Ольга Карпович - Поцелуй осени
Уж не потому ли, что до сих пор она никогда не навязывалась ему со своей любовью? Закадычная подружка, младшая сестренка, ничего не требующая, ни о чем не спрашивающая. Захотел — пришел, не захотел — пропал на несколько дней. А сегодня что-то произошло, и хрупкое равновесие оказалось нарушено. И господи, как же страшно было ей теперь. Потерять его, такого родного, сильного, наверное, самого близкого ей человека на свете — от одной мысли об этом у нее начинала кружиться голова и больно становилось дышать. А ведь это непременно случится, жизнь не раз уже ей показала, что так происходит всегда, исключений не бывает. Может быть, где-то и есть женщины, созданные для любви, женщины, за которыми ухаживают, которых боятся потерять. Им делают предложения, волнуются, боясь услышать отказ, женятся, рожают пухлых смешливых детей. Она не из таких. Давным-давно ее будущее было раз и навсегда определено врачебным диагнозом. Зачем она Андрею? Болезненный, брошенный всеми заморыш? Она ведь ничего не сможет ему дать, кроме себя и своих собственных невзгод и разочарований. А значит, и нечего обманывать себя и его, такого доброго и хорошего, нечего рассчитывать на послабление в режиме. Надо проживать свою жизнь и не мечтать о несбыточном.
Впрочем, может, все эти ее размышления вообще беспочвенны, ведь ни слова о любви не было произнесено даже и сегодня. Возможно, завтра Андрей, как ни в чем не бывало, весело улыбнется ей утром, надавит пальцем на нос и умчится куда-то по своим делам? А если нет? А если, пряча глаза, будет мучительно подбирать слова, чтобы объяснить, что все случившееся было с его стороны лишь актом сострадания к больной забитой девочке? И тоже посоветует влюбляться в тех, кому нравишься ты, а не наоборот?
Солнце только еще показалось из-за крыш соседних домов, когда Лика, измученная бессонной ночью, изведенная страхом и дурными предчувствиями, неслышно выскользнула из квартиры, тихонько притворив за собой дверь. Сбежать из дома, куда угодно, только быстрее, не ждать терпеливо, когда прозвучит над ее головой приговор, самой строить свою жизнь, ни на кого не оглядываясь. Ей пришлось два лишних часа слоняться вокруг здания института, дожидаясь, пока соберутся однокурсники, откроются тяжелые двери и начнет работать комиссия по распределению. До вчерашнего дня у нее не было особенных планов по поводу будущей работы. Конечно, хотелось, чтобы место было интересным, но и только. Теперь же вдруг пришла спасительная мысль — что, если ее направят куда-нибудь к черту на кулички? Ведь тогда все решится само собой. Не будет мучительных сомнений, выматывающего душу страха потери. Исчезла, уехала — и взятки гладки.
Мимо нее прошел однокурсник Петька, бросив на ходу приветствие. Лика пустилась за ним, окликнула:
— Ну что, Петь, определился уже с местом?
Тот с удивлением посмотрел на нее:
— Да я ж давно уже, по специальному распоряжению. Не слышала разве? Нас — меня, Генку и Влада — Меркович к себе под крыло берет. Сейчас документы оформим и через месяц летим в Афган. Будем там про нашу доблестную армию оды писать, — он рассмеялся. — Еще Колян должен был лететь, но у него со здоровьем что-то там не прокатило, Меркович его забраковал в последний момент, так что сейчас решается, кто его заменит.
— Петька, ты гений, — неожиданно пискнула Лика и с размаху чмокнула оторопевшего однокурсника в щеку.
— Эй, ты куда, чокнутая? — крикнул он вслед уже мчавшейся к дверям института Лике.
Мерковича она отыскала на втором этаже. Преподаватель курил у раскрытого окна в пустой аудитории. Синеватый дым вился клубами в теплом воздухе и неохотно выплывал за окно. Внизу, во дворе, гоготали студенты. Лика тихо отворила дверь, остановилась на пороге, смутившись, не зная, как лучше подать свою просьбу. Владимир Эдуардович обернулся на звук быстрым кошачьим движением, смуглый, грациозный, похожий на хитрого и коварного туземного вождя.
— Владимир Эдуардович, возьмите меня в вашу группу, — с порога бухнула Лика.
— Девушка, вы кто такая? — вскинул брови преподаватель.
— Лика… Элеонора Белова, ваша студентка… — смешалась она.
— Белова… — Он чуть прищурил левый глаз. — Ммм-да, помню. Что вы хотите?
Лика шагнула к нему ближе, отчаянно заглянула в цепкие хищные глаза.
— Возьмите меня в вашу журналистскую группу. В Афганистан! — попросила она. — Я знаю, есть одно свободное место…
Он усмехнулся, словно оскалился, сверкнула полоска белых зубов.
— Зачем?
— Как зачем? Это ведь самая опасная, а значит, самая интересная область работы. Мы же этому пять лет учились, хочется применить знания на практике. Военная журналистика — мое призвание, и я…
Темные глаза будто подернулись дымкой, стали скучными. Меркович отвернулся к окну, затушил бычок о край подоконника, бросил небрежно:
— Женщин не беру.
— Но почему? — не уступала Лика. — Это несправедливо.
— Девушка, — досадливо скривился он. — Здесь речь не идет о справедливости. Мы отправляемся в горячую точку, там война идет, понимаете? И я за свою группу отвечаю головой. А женщина в группе — слабое звено. Я не хочу каждый день выслушивать всю эту трескотню — нет туалета, негде помыться.
— Да нет же, я вам обещаю, со мной проблем не будет, — горячо убеждала Лика.
Она старалась поймать его взгляд, заглянуть в лицо, Владимир же лишь устало хмурился и отводил глаза.
— Ну ладно, — прервал он ее наконец. — Давайте бросим эту лирику. У вас роман с кем-то из моих ребят? Тащитесь в зону боевых действий вслед за любовником?
Лика вспыхнула и отступила на шаг. Подумать про нее, что она будет бегать за мужчиной, навязываться, выпрашивать… Да кто он такой, этот потертый жизнью леопард, чтобы задавать ей такие оскорбительные вопросы? Она почувствовала, как в горле заклокотал гнев, глаза обдало холодом. И, уже не в силах сдерживаться, понимая, что губит свою последнюю надежду быть зачисленной в группу, выкрикнула:
— Да что вы себе позволяете? Как вы смеете мне такое говорить? Я вам не женщина! Я — военный журналист и имею право… А вы… Да вы просто шовинист…
Ее пылкая речь словно пробудила Владимира Эдуардовича от дремы. Он обернулся, взглянул на нее с веселым интересом, словно на забавного зверька, чуть раскосые глаза заискрились смехом. Лика осеклась, замолчала, он же выговорил, будто про себя:
— Бойкая… — и затем, уже обращаясь к Лике: — Ладно, я подумаю. Иди…
Лика, окрыленная, выскочила из кабинета, пролетела по коридору, остановилась у лестницы и только тут поняла, окончательно осознала, что произошло. Так ли уж ей нужна эта поездка, эта работа? Или она отвоевала ее в запале борьбы, просто потому, что ее не хотели брать? Так ли уж необходимо было идти на этот шаг, одним взмахом перечеркивать все, что случилось с ней прежде, все, что произошло вчера…
