Я тебя искал. Я тебя нашла - Наталья Литтера
– Добрый день, Татьяна и радиослушатели. Спасибо за приглашение.
– Раз мы начали нашу встречу с Рахманинова, скажите, как по-вашему, насколько актуален этот композитор?
– Сейчас его время. Примерно сто лет нужно людям, чтобы понять, где нот коснулась рука гения. Поэтому сейчас наступает время Рахманинова, я в этом уверен. Он, как и все великие люди, смотрел очень сильно вперед. И теперь он говорит с нами и о нас.
Двадцать лет. И такой ответ. И он совсем не похож на маньяка. И надо отвечать. Таня не смотрела на гостя. Они начали беседу, находясь рядом, но не глядя друг на друга. Как же сложно продолжать разговор! Но слова при этом лились сами…
– Да, мне тоже так кажется. Удивительно, как музыка умеет разговаривать. И тут очень важную роль играет не только композитор, но и исполнитель. Исполнитель пропускает музыку через себя. Если он этого не сделает, то получится не разговор, а механическая передача звука. Как вы работаете над исполнением произведения? Видите какие-нибудь картины в своем воображении или, может, целые истории? Я слышала, некоторые музыканты представляют себе некий сюжет, например, зимний вечер, ссору или разлуку. Они исполняют именно этот момент, вкладывая в него свои личные эмоции. Как это происходит у вас? О чем вы думаете, что видите, когда исполняете «Вокализ»?
Илья с удивлением слушал собственный голос. Странно было слышать его вот так, из наушников. Но дело было не в этом. А в том, как он отвечал на вопросы.
Выучен же был Антоном, как вести себя с интервьюерами. Да и собственное понимание имелось. Но когда увидел, кто будет задавать вопросы…
Как сказал его новый преподаватель со старой фамилией, Марк Рудольфович, во время собеседования: «Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – закономерность, десять раз – повторите опыт, занесите данные в таблицу, определите среднее значение и посчитайте погрешность». Ему уже пора начинать чертить таблицу? Погрешность. Погрешность, господи…
Илья поймал на себе немного удивленный взгляд Антона и кивнул ему – мол, все в порядке. Лучше смотреть на Антона. На этого смешного парня… Жеку… Как может быть такое имя у человека с таким интеллигентным лицом? На кого угодно, хоть на плакат с Майклом Джексоном на стене. Только не на нее.
Ты погрешность, Таня, ты в курсе?
Боже, как несвоевременно отказали мозги и выдержка. Прямой эфир же. А он несет что-то несусветное. Точнее, эта девочка из него это все вытаскивает. Просто одним своим присутствием. Так у нее еще и вопросы как на подбор. А ведь мог бы подготовиться, список-то тебе дали посмотреть перед эфиром. Но он и не разглядел там толком ничего, главным было собрать себя. И не пялиться на ее голые колени.
Следующий вопрос свел на нет все благие намерения Ильи давать обтекаемые нейтральные ответы из серии «ни о чем».
Антон его убьет. И будет совершенно прав. Но не ответить Илья просто не мог.
– Знаете, меня очень забавляет эта интерпретация, – Илья чувствовал какой-то странный азарт. Он наконец рискнул посмотреть на Таню. И вопреки достаточно ровному и уверенному голосу глаза ее смотрели напряженно. Значит, чудят они тут вдвоем? – Музыка – это не пятна Роршаха, не клякса, к которой надо сочинить историю. В музыке уже заложено все. Композитором. Ее надо услышать. С ней можно – и нужно – поговорить. Это и называется в вашем вопросе – личные эмоции. Это разговор. И он каждый раз – о разном. Но в случае «Вокализа» это всегда беседа о вечном.
Тихонько выдохнул. Продышаться ему не дали. Вопросы следовали с пулеметной скоростью.
– Я читала одно интервью, в котором вы рассказываете про цветные ноты. Что это такое? Значит, все-таки есть разноцветные пятнышки? Не кляксы, но маленькие горошины-ноты, которые потом складываются в музыку?
Илья снова повернул голову в сторону своего интервьюера. Еще десять минут назад он не мог на нее смотреть. Теперь же хотел убедиться, что она вообще понимает, что говорит. Ты меня провоцируешь, Татьяна Тобольцева? Ты это специально делаешь? Краем глаза увидел, что Антон трет горло, что означало у него волнение. Но уже не до Антона. В кои-то веки, внезапно и без предупреждения у всегда выдержанного Ильи Королёва отказали тормоза. И, что характерно, не за роялем.
– Ну что вы, Таня, какие кляксы и горошины? – теперь он не мог не смотреть ей в глаза. Они притягивали. И, не отводя взгляда от ее лица, плавно развел руки в стороны. – Это радуга. Полная радуга звуков.
И главный цвет в ней – синий. А белый – это вообще все цвета сразу. Ты понимаешь, о чем я?
Судя по тому, как сузились глаза-звездочки, она понимала. Судя по последовавшим словам – поняла что-то не то.
– До – красный, до-диез – бордовый плюс резкость, си – голубой, си-бемоль – темно-синий плюс глубина, – ее взгляд был какой-то… яростный. Будто она спрашивал с Ильи за что-то. Упрекала. Требовала. И то, что она так хорошо знакома с его ответами в других интервью, просто окончательно выбивало почву под ногами. А Таня его добила, выпалила почти обвиняюще напоследок: – Это не радуга, это, простите, Матисс.
Все. Он не выдержал. И расхохотался. Матисс, вы подумайте, Матисс. Какая у нас высокоинтеллектуальная беседа получается, Татьяна Тобольцева. Осталось вспомнить Шопенгауэра и Эйнштейна.
– Я прощу, а за Матисса не ручаюсь. – Улыбка никак не желала уходить с лица. – Музыка состоит из семи нот, спектр – из семи цветов. Помните подсказку по цветам – каждый охотник желает знать… – Есть что-то совершенно чудовищно садистское говорить вот так, глядя в глаза. Ты словно голый, и ничего не спрячешь. Но никто первый не сдается и взгляда не отводит. И ты продолжаешь: – А дальше – воля и фантазия творца, как эти ноты и цвета соединить. С какой музыкой у вас ассоциируется Матисс?
Зрительный контакт все же пришлось прервать. Антон резкими движениями продолжал тереть горло. Второй диджей делал какие-то пассы руками, словно маг-недоучка. Таня напротив моргнула, словно очнувшись. И ровно произнесла:
– Прокофьев. Но поставим мы сейчас Шопена.
И словно из тепла дома – на улицу. Где ветер, дождь, сыро. И надо кутаться в пальто и шарф. Что ты улыбаешься, Илюша, как идиот? И кому? Это всего лишь интервью. Это всего лишь погрешность.