Потрясая мой мир - Мишель Валентайн

Ее родители ахают рядом со мной, а мать хватается за грудь.

— Насколько все плохо?

— Оно очень маленькое — всего около пяти миллиметров в диаметре. Мозг должен быть способен реабсорбировать его практически без повреждений.

— Так почему же она до сих пор не проснулась? — спрашиваю я.

Его взгляд останавливается на мне.

— Этого мы не знаем. Мы надеемся, что кома всего лишь временная, и ее тело скоро заживет и начнет само себя восстанавливать. Все ее жизненные показатели стабильны, и нет никаких других проблем, но я должен спросить — вы знали, что она беременна?

У меня отвисает челюсть, и в груди возникает покалывание.

— Беременна?

Доктор сжимает губы в тугую линию.

— Срок небольшой — около трех недель, если верить УЗИ.

Я качаю головой, и все мое тело немеет.

— Этого не может быть. Я бесплоден.

Доктор хватает стул и жестом приглашает меня сесть.

— Почему вы считаете себя бесплодным?

Я потираю затылок.

— Я попал в аварию, когда мне было шестнадцать, и это то, что врачи сказали мне и моей маме.

Он похлопывает меня по колену.

— Ты же знаешь, что мы не всегда правы. Поздравляю, сынок. Похоже, ты скоро станешь отцом.

Может ли это быть правдой? Не похоже, чтобы я когда-либо испытывал эту штуку с бесплодием с кем-то еще, кроме Обри. Она единственная девушка, с которой я когда-либо занимался незащищенным сексом, и знаю, что как только мы начали встречаться, она прекратила принимать таблетки, потому что я сказал, что нет смысла использовать их со мной. Разве это возможно? Мы ошибались?

— Я стану отцом? — робко спрашиваю я.

Он улыбается.

— Похоже на то.

Впервые в жизни я так близок к тому, чтобы обрести нечто подобное. Я перевожу взгляд на Обри, неподвижно лежащую на кровати, и смотрю на ее живот. Там внутри мой ребенок. Мы станем настоящей семьей. Это безумие знать, что в тот же день, когда я потерял своего отца, я стану им.

Тут же начинается паника. А что, если я недостаточно хорош, чтобы быть отцом? А что, если я все испорчу? Я упираюсь локтями в бедра и прижимаю сложенные ладони ко лбу. А что, если у меня ничего не получится? Я начинаю плакать от осознания того, что у меня может не быть шанса, если Обри не проснется.

Я смахиваю слезу и перевожу взгляд на доктора.

— Что я могу сделать, чтобы она вышла из комы? Я сделаю все, что угодно.

Он улыбается.

— Попробуй все, что сможешь придумать. Разговор с ней о воспоминаниях и вещах, которые значат для нее больше всего, может помочь ей прийти в себя.

— Я сделаю для нее все, — говорю я.

— Я верю, что ты это сделаешь. — Он бросает взгляд на ее родителей. — Мы продолжим проводить еще несколько тестов. Начнем позже этим вечером, если не будет никаких улучшений. Есть еще вопросы?

Все они отрицательно качают головами, и доктор, извинившись, выходит из комнаты.

Судья поворачивается ко мне, и я мгновенно вскакиваю со стула, готовый надрать ему задницу, если он вздумает ругаться со мной из-за этого. Обри вовсе не обязательно это слышать.

Он делает быстрые шаги в мою сторону, и я вскидываю руки, готовый к бою, но вместо того, чтобы атаковать меня, как я думал, он обнимает меня за плечи. Могущественный судья крепко сжимает меня и начинает плакать.

— Ты сделаешь все, что должен, и вернешь ее обратно. Я знаю, что ты любишь ее так же сильно, как и она тебя. Теперь я это вижу. Если кто и может вывести ее из этого состояния, так это ты. Мне очень жаль, что я доставил тебе столько хлопот. Я хотел, чтобы она была с кем-то, кто ее любит.

— Я действительно люблю ее всей душой, — отвечаю я.

Он отстраняется.

— Знаю. Теперь я это понимаю. — Судья хлопает меня по плечу и грустно улыбается, прежде чем направиться к двери. — Пошли, Конни. Давайте дадим этому молодому человеку немного времени наедине с нашей девочкой.

Миссис Дженсон целует меня в щеку, а затем гладит ее пальцами, прежде чем последовать за мужем и Гейбом из комнаты.

Облизываю губы и наклоняюсь, чтобы открыть футляр, прежде чем вытащить гитару. Придвигаю стул к кровати Обри и пристально смотрю на нее. Она напоминает мне принцессу, застигнутую врасплох чарами сна, ожидающую поцелуя истинной любви, чтобы разбудить ее. Надеюсь, я тот самый человек для Обри.

Бренчу на гитаре и мне приходит на ум песня, которая поддерживала меня, когда я переживал некоторые серьезные проблемы. И только коснувшись струн, понимаю, насколько она соответствует тому, что я чувствую к Обри.

Я немного замедляю ритм и говорю:

— Lovesong от The Cure помогла мне пережить смерть мамы и сестры, но она приобретает совершенно другой смысл, когда я думаю о тебе.

Мои пальцы скользят вниз по грифу гитары, когда я пою о том, что когда я с ней, она заставляет меня снова чувствовать себя целым. Она заполнила во мне дыру, которую я не знал, что можно исправить, и заставила меня понять, что я достоин любви. Что я что-то значу и моя жизнь — это не просто одна огромная гребаная ошибка.

Я продолжаю петь, думая о ней и нашем нерожденном ребенке, растущем в ее животе, и о том, как сильно я нуждаюсь в них обоих — больше, чем когда-либо в чем-либо нуждался.

— Я всегда буду любить тебя.

Я выбиваю последние аккорды и ставлю инструмент у стены. Встаю и прижимаюсь губами к ее губам. Когда она даже не вздрагивает, я плюхаюсь обратно в кресло и кладу голову на кровать. Снова начинаются слезы. Как будто у меня больше нет никакого гребаного контроля над ними. Горе слишком велико, чтобы с ним бороться. Лужа на кровати растет по мере того, как они продолжают течь.

— Пожалуйста, Котенок. Я люблю тебя. Не оставляй меня. Я не могу этого вынести, — шепчу я. — У нас будет ребенок. Ты слышишь? Знаю, что, возможно, я не самый лучший кандидат в отцы в мире, и я до смерти боюсь, что все испорчу, но, черт возьми, Обри, я хочу получить этот шанс. Пожалуйста, вернись, детка, — умоляю я ее, желая, чтобы в ней загорелась жизнь.

Ее пальцы дергаются у меня на щеке, и я резко поднимаю голову и смотрю на ее пальцы, пытающиеся пошевелиться. Знаю, что должен позвать медсестру, но не хочу рисковать тем, что они придут сюда и снова оттолкнут ее.

Вскакиваю