Предатель. После развода (СИ) - Арская Арина
Моргает и опять вздыхает. Поглаживает мою щеку:
— Красивая мама.
— Засыпай.
— Вы целовались, — с тихим упрямством повторяет Анфиса. — Я видела. И раньше вы не целовались.
Я готова плакать.
С чего это я вдруг решила, что смогу обмануть Афинку? У нас в семье не было легковерных дурочек и дурачков, которых можно с улыбочкой убедить в том, что ей приснилось, как мама и папа целовались.
— Не целовались, — Афинка опять тяжело вздыхает. — Вы меня целовали, Борьку целовали. Обнимали и целовали, но ты папу не целовала. И папа тебя.
Хмурится.
Герман, наверное, смог найти, что ответить Афинке и запудрить ей мозги, но не я. Я слишком истеричка для этого.
Я, кажется, сейчас могу забыть, как дышать.
— Почему?
— Что почему? — переспрашиваю я.
— Почему папа тебя не целовал, а ты папу?
— Потому что я и папа… Афина, милая, потому что мама и папа не живут вместе, — тихо поясняю я, и сама от своих слов же готова плакать. — Мы мама и папа, но не муж и жена. Понимаешь?
Афинка хмурится сильнее.
— Мы не вместе…
Отличный повод все подвести к тому, что у Германа есть другая тетя, которую он должен целовать.
— Папа живет отдельно, мама — отдельно, и мы… ммм…. сейчас друзья, Афина.
Не хочу быть подругой Герману.
Да и не смогу я.
Это поцелуй, да, был спонтанным и внезапным, но он меня выбил из колеи тем, что он стал глотком жизни.
Я будто до него мертвой была, а сейчас сердце так стучит, как в прошлом, когда Герман первый раз меня поцеловал.
Также внезапно, нагло и напористо.
И самое страшное, что я потеряла его поцелуи до его измены, но я была свято уверена, что Герман никуда не денется.
Пусть подождет, пока я буду готова к его страсти, напору и желанию утащить в темный уголочек.
А готова к Герману я была редко, ведь у меня проекты не кончались. Свою страсть я выплескивала на новые коллекции, на встречи с другими людьми, на показы.
Хмыкаю, потому что вспомнила, как на одном из последних мероприятий меня бесило то, что Герман обычным общением перетягивал внимание с моих тряпок на себя.
Он пришел поддержать жену, побыть с ней рядом, но я чувствовала, что проигрываю ему.
И ведь после был скандал. Конечно, я зацепилась не за его харизму, потому что я ведь не дура тиранить мужика за то, что он внимателен и обходителен с моими гостями на моем небольшом мероприятии.
Я устроила скандал дома из-за того, что он случайно облил одну из моделей в моем платье красным вином. Испортил его. Будто специально. Я начала с тихих претензий, а потом привела все к тому, что теперь все подобные встречи будут проходить без него.
И мне удалось все вывернуть так, что именно Герман мне об этом разъяренным рявком объявил:
— Пошла ты нахуй со своими показами! Заебала!
И я обиделась, ведь я просто посетовала на запачканное платье.
Он был мне не нужен тогда рядом. Он мне мешал. Нет, не так. Нужен был, но тогда, когда я скажу. Когда выйду из мастерской, готовая к поцелуям и обнимашкам, а в другие моменты я хотела его на время задвинуть.
— Мамочка, — Афинка поглаживает меня по щеке. — Тебе грустно, что ты с папой теперь друзья?
— Что? — выныриваю из своих мыслей.
— Поцелуй тогда его еще раз, — с детской наивностью предлагает Афинка. — И еще. И еще. Много-много раз целуй.
Глава 36. Нельзя
— Спи, Афиночка, — шепчу я и натягиваю плед на ее хрупкое плечико. — Спи, милая.
Она сейчас зафиксирует свое внимание на том, что мы с Германом целовались и на том, что надо его много-много раз целовать, и ждет меня жопа.
Все узнают, что мама и папа целовались.
Бабушка с дедушкой.
Аня и Антон.
Соседи.
Воспитательница в детском садике.
Случайный кот на детской площадке.
Незнакомая бабушка, которая решила отдохнуть у нашего подъезда на лавочке.
И, конечно же, Борис.
Он первый узнает, что мама и папа целовались, и почему-то именно перед сыном мне особенно боязно.
Это может обнадежить его и спровоцировать на всякие подростковые глупости.
— Закрывай глазки, — касаюсь пальцами виска. — Надо еще чуток поспать. Отдохнуть.
Афинка пусть и не совсем понимает, что происходит, взволнована. И это ее полное право.
Папа и мама до этого очень сдержанно себя вели. Никаких объятий и даже рукопожатий, а тут такое.
— Слушай, — заговорщически шепчу я. — Мама и папа целовались, но это секрет.
Попробую зайти с этой стороны. Афинка молчит, жует губы, задумчиво трет щеку и тихо выдает:
— Я не умею хранить секреты.
Ее честность обескураживает на несколько секунд. Я вот должна быть хитрой мамой, которая умеет любой неудобный разговор ловко направить в нужное русло.
— А почему секрет?— Афинка морщит нос и зевает.
— Потому что маме и папе нельзя целоваться.
— Почему нельзя?
Я готова звать на помощь Германа. Пусть он объясняет, почему нам нельзя обниматься и целоваться.
Все, надо рубить.
Размашисто и решительно.
— Потому что у папы есть другая тетя, которую он обещал целовать, — стараюсь говорить спокойно, но я слышу, как мой шепот дрожит обидой и ревностью. Повторяю. — У папы есть другая тетя, Афинка. Он с ней будет жить, ее целовать, обнимать, заботиться…
Медленно моргает. Опять хмурится.
Жду криков.
Да я сама готова сейчас покричать. И уже не от обиды на Германа, а от злости на саму себя. Мама права, подростковые капризы остались все еще со мной.
— Ты врешь, — Афинка щурится.
Я аж приоткрываю рот от неожиданности. Я планировала Афинку успокаивать, а она не собирается плакать.
— Вы с новой тетей папы скоро познакомитесь.
— Нет.
— Финочка, — слабо улыбаюсь. — Вы с ней обязательно подружитесь.
— Нет.
Узнаю сейчас в своей дочери свое упрямство.
Нет и все.
Поджимает губы, хмурится еще сильнее и быстро-быстро несколько раз моргает. Что бы я сейчас ни сказала про новую тетю, Афина не примет это и скажет, что я вру.
— В любом случае вы сегодня с ней познакомитесь, — аккуратно отзываюсь я. — Ее зовут Диана.
— Нет.
— И она очень хочет с тобой подружиться.
— Нет.
Замолкаем. Смотрим друга на друга. Я на Афину — с сожалением и усталостью, а она на меня — с вызовом.
Ох, чую жопой, что она переплюнет Борьку в тринадцать лет. И тут же возникает вопрос, а справлюсь ли я с ней одна без полноценного участия отца в ее воспитании?
— Все, спать, — сердито заявляет Афинка и крепко зажмуривается.
Шумно дышит.
Злится.
И еще ей, наверное, очень страшно. Какая нафиг новая тетя у папы?
Целую ее в лоб и затягиваю тихую колыбельную про черного котенка, который запрыгнул на луну и заснул на ней, свесив хвостик.
Лицо Афинки расслабляется. Дыхание выравнивается.
От подушек тянет и простыни тянет ненавязчивой свежестью лаванды.
Успела ли Диана побыть в кровати Германа? Успели ли они повеселиться на ортопедическом матрасе со сладкими стонами?
И что он ей шепчет на ухо, когда обнимает ее?
Говорит ли, как мне говорил когда-то, что она его девочка?
— Замер хвостик и котенок спит, — закрываю глаза, — вот и ты засыпай, баю-бай.
А если я из тех женщин, которые любят одного мужика на всю жизнь? В юности мне идея того, что кто-то может полюбить лишь раз, очень нравилась и вдохновляла.
Но не сейчас.
Любить — это счастье, когда с твоим любимым сложилась идеальная и красивая картинка, но в реальности такого не бывает.
Любить друг друга — это множество ошибок, боли, обиды, но кто-то справляется с этим, как мои родители, а кто-то — мы с Германом.
И сегодня мы опять позволили случиться новой ошибке, которая подарила мне сначала глоток жизни, а после полоснула меня когтями тоски, одиночества и ревности.
Мне надо выползти из-под одеяла, оставить Афинку в кровати и выйти к Герману, ведь я не смогу прятаться тут от него вечно.
