Я тебя не отпущу - Марья (Мария) Сергеевна Коваленко
Ладони Клима сжимаются в кулаки. Он словно сдерживается, борется с чем-то внутри себя. Такой большой, уверенный, сильный. И одновременно слабый.
— Считай, что я просто хотела ребенка.
Отворачиваюсь. Никакой силы воли не хватает, чтобы выдержать эту пытку.
— Своего с мужем не нажила, так сгодился и мой?
Вопрос — как плевок. Он обжигает ядовитой горечью, пробивает насквозь. Заставляет замахнуться и со всей силы ударить Хаванского по лицу.
— Даже говорить так не смей! — рычу я раненым зверем.
От гнева ничего не страшно. Ни что ударит в ответ, ни что попробует отомстить. Ярость глушит любые здравые мысли.
— А что мне думать?
Клим проводит ладонью по щеке. Медленно, будто стирая боль. С виду спокойный, но с кострищем в глазах.
— Что хочешь!
Замахиваюсь второй раз, однако Хаванский оказывается быстрее. Он ловким движением припечатывает мою руку к стене, а затем с глухим рыком врезается своими губами в рот.
Глава 23
Клим
После невеселого детдомовского детства я считал, что утратил право на слабости. Много лет их и не было.
Я вкалывал, растил сестру Алису, расплачивался с дядькой за его помощь... жил. Пока однажды в моей постели не оказалась одна мелкая зараза. Ни хрена не опытная, перепуганная, как попавший на живодерню породистый котенок, и дико сладкая.
С ней впервые было настолько хорошо, что не хотелось отпускать. Ради новой встречи с этой бабочкой я перетряс все бордели, все службы эскорта и чуть не подвесил за яйца парочку сутенеров.
Нехилый размах для человека, который использовал женщин лишь по прямому назначению, и чаще всего одноразово. «Крыша поехала», — смеялся надо мной Ярослав. «Зацепила босса баба», — шептались за спиной подчиненные. Но я продолжал искать.
Поначалу это было как ленивое хобби: «А вдруг встречу!» Потом как клин: «Какого черта ее нигде нет?» После как наваждение: «Не может быть такого, чтобы я не нашел».
Паранойя порой выдавала совершенно бредовые теории. Казалось, что ту бабочку специально подослали и прокурор проиграл ее умышленно. Я все ждал подвоха, прикидывал, какую информацию она могла украсть, какие фотографии сделать...
Только когда в очередной раз столкнулся с прокурором, смог выяснить правду.
Не шлюха.
Не бабочка.
Не скучающая идиотка, захотевшая острых ощущений.
Жертва. Моя, прокурора, брата.
Все пазлы сложились в одну картинку. Я врубился, почему девушка не взяла деньги. Понял, что означал тот обиженный взгляд, когда я намекал на новые потрахушки и обещал щедрые чаевые.
Черное стало белым. Белое... его не осталось.
Кулаки чесались — так хотелось отмудохать гондона братца, отправившего родную сестру раздвигать ноги перед старым козлом. Глаза застилало красной пеленой, стоило представить на месте девчонки Алису.
Со временем я перестал задумываться, какого хрена все еще продолжаю поиски. Желание качественно потрахаться, теперь уже без геморроя с девственностью, перешло во что-то другое. Мне нужно было хотя бы увидеть ту девчонку. Сказать дурацкое «прости» и убедиться, что рядом больше нет никакого мудацкого родственничка.
Я искал любую информацию. Не экономил на врачах для схлопотавшего инсульт прокурора. В надежде раскопать сведения о брате, прошерстил все ментовские базы. А спустя несколько лет увидел свою «бабочку».
В загсе.
Охрененно красивую в белом платье.
Под руку с моим лучшим другом.
И беременную.
Это было как ДТП. Я словно врезался в стену на полной скорости. Всю свадьбу ел невесту глазами, шизел от того, какой взрослой стала Диана, какой роскошной и женственной. Чуть ручку не сломал, когда расписывался в документах о браке. Чуть не отправил в нокаут молодого мужа из-за гребаного первого поцелуя.
Еле продержался до конца дурацкой церемонии. И весь следующий месяц спускал пар. Вначале в спаррингах с Ярославом, потом — в койке с бабами.
В перерывах между делами я трахал все, что движется. Не тратился на разговоры и ухаживания. Чужими стонами, влажными ртами и густым запахом секса стирал из памяти образ беременной красавицы в белом платье.
Ума не приложу, как не сдох тогда от этих марафонов. Не представляю, как сдержался и не вломился в дом лучшего друга.
Трудно было. Я словно потерял что-то, что всегда было только моим. Просрал, так и не заметив.
На то, чтобы вытянуть себя из болота, понадобился еще месяц. Боясь наломать дров, я прекратил все контакты с Шаталовым. Скинул общий бизнес на помощников, отвечал «Нет» на предложения заглянуть в гости и забил болт на праздники и дни рождения общих знакомых.
Вдобавок к лекарству под названием «Секс» добавил еще одно, бронебойное, — «Работа». Забыв об отдыхе, я вкалывал как бессмертный пони. Брался за такие схемы, о которых конкуренты боялись даже заикаться. Выживал, как получалось, пока однажды утром не получил СМС от Шаталова: «У Дианы выкидыш. Я слишком далеко. Не успею».
В тот день дорога в пять километров показалась адом. Я летел в торговый центр, не замечая светофоров и пешеходных переходов. Внутри все тряслось от тревоги, что с Дианой что-нибудь случится.
Думал, после всего того дерьма, которое повидал за свои тридцать, уже ничего не сможет меня испугать, а нашел ее... на полу, в крови, — и чуть не лег там же, рядышком, бездыханной тушей.
Сдержался на морально-волевых. Никому не позволил прикасаться к Диане. Сам понес в машину, сам, выжимая из мотора всю мощность, привез в больницу.
Еще четыре километра ада, тихого шепота: «Я боюсь», таких же тихих клятв: «Все будет в порядке».
За ними — три часа ожидания.
Наркоз, чистка, слезы.
Глухое отчаяние.
Кулаки, сбитые в кровь о больничные стены.
Любящий муж, прилетевший ближайшим рейсом к несчастной жене.
Чертова карусель из лиц, ярости и боли. Еще одна зарубка на моем и без того не ангельском терпении.
Только когда спустя пять лет
