Запретные навсегда - М. Джеймс
— Не двигайся, — рычит он, упираясь одним коленом в тонкий матрас и склоняясь надо мной.
Все внутри меня реагирует мгновенно, я уверенна, что меня вот-вот изнасилуют в этой холодной, сырой, унылой камере. Я сопротивляюсь ему, извиваясь и пытаясь укусить, лягнуть, сделать что угодно, лишь бы оторвать его от себя.
— Блядь! — Он громко ругается, хватая меня сзади за шею и утыкая лицом в то, что технически можно назвать подушкой. — Я снимаю эти наручники, девочка. Так что не дергайся, иначе я могу вскрыть вену.
Я все еще настаиваю на этом, хотя и не совсем уверена, почему. Истекать кровью в этой камере, кажется, не лучше и не хуже пули, но все, о чем я могу думать, это о том, что я не хочу умирать так. Поэтому я замираю, не шевеля ни единым мускулом, пока мужчина разрезает стяжки, удерживающие мои запястья вместе. Я снова испытываю ужасное ощущение восстановления кровообращения после нескольких часов его отсутствия.
— Сейчас. — Он ворчит, отходя от меня. Дверь камеры все еще приоткрыта, но я даже не утруждаю себя тем, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Отсюда никуда не деться, и я все равно не думаю, что смогу встать. Мои руки кажутся свинцовыми, их покалывает и жжет от покалывающей боли, от которой на глаза наворачиваются слезы. — Кто-нибудь принесет тебе поесть. — Он указывает на то, что сносно можно было бы назвать туалетом и раковиной. — Там ты сможешь позаботиться обо всем необходимом.
— Здесь нет… — Я поднимаю на него глаза, чувствуя себя более напуганной, чем когда-либо. — Здесь нет ни стен, ни дверей, ни даже занавеса.
Он пожимает плечами.
— Попроси охранников повернуться к тебе спиной. Возможно, они выполнят просьбу. Или, может быть, они этого не сделают.
Мужчина собирается уходить, поворачиваясь ко мне спиной, явно закончив разговор.
— Подожди! — Выпаливаю я, и он останавливается, оглядываясь на меня с удивлением, как будто не ожидал, что я захочу продолжать с ним разговор.
— Что?
— Когда я увижу своего… — я с трудом сглатываю. — Когда Обеленский захочет меня видеть? — Меня поражает болезненная потребность знать, иметь четкий отчет о том, сколько времени у меня осталось.
Мужчина пожимает плечами.
— Кто знает? Он занятой человек.
Он захлопывает дверь, и я чувствую, как что-то опускается внутри меня, угасает последний проблеск надежды.
10
МАКС
— Макс? Ты не спишь?
Я слышу голос Джианы, доносящийся из-за двери, вместе с тихим стуком, вырывающим меня из оцепенения.
— Едва, — выдавливаю я, открывая глаза. Сейчас середина дня, но последние дни были ничем иным, как чередой еды, сна, вставания, чтобы с трудом пробраться в ванную, сна и снова еды, и этот цикл продолжается. Самым большим изменением за последний день или около того стало то, что мне наконец удалось встать под душ вместо того, чтобы тереться губкой в раковине, как восьмидесятилетний старик. Вид уродливой раны у меня на животе почти заставил меня пожалеть об этом.
Они вызвали для меня врача, но не успели оставить ему работу по наложению швов. Джиана сказала мне, что, как только доктор осмотрел меня, он решил, что будет больше вреда, чем пользы, если переделать быструю работу, проделанную Томасом, чтобы извлечь пулю и зашить меня, прежде чем я потеряю остатки крови. В результате у меня останется уродливый шрам.
Меня беспокоит не то, как это выглядит, а постоянное напоминание о том, что это символизирует мои неудачи и потери, прежде всего потерю Саши.
Дверь открывается, и Джиана просовывает голову внутрь. Я ожидаю еще супа или овсянки, продуктов, которые она, кажется, больше всего хочет дать мне на больничной койке, но, к счастью, ее руки пусты. Я более чем благодарен ей за то, как она заботилась обо мне, но, если я никогда в жизни больше не захочу даже видеть тарелку супа, это будет слишком скоро.
— У тебя гость. — Джиана поджимает губы. — Мне следует проводить его внутрь?
— Его? — Я прищуриваю глаза. — Я просто встану и…
— О нет, ты этого не сделаешь. — Джиана решительно качает головой, глядя на меня. — Я сейчас вернусь.
Каждый раз, когда в последние дни я пытался встать и пройтись по комнате или вообще двигаться больше, чем это было строго необходимо, я выслушивал нотацию, достойную любой итальянской бабушки. Я слышал фрагменты ее спора с Томасом по этому поводу, когда он говорил, что она не сможет держать меня в постели так долго, как следовало бы, а Джиана коротко говорила ему, что поиски Саши не принесут ей никакой пользы, если я упаду замертво от потери крови.
И то, и другое верно. Я надеюсь, что смогу избежать последнего.
Дверь за ней закрывается, и я с трудом принимаю сидячее положение, натягивая свободную футболку, которая на мне поверх бинтов, обернутых вокруг живота. Боль несколько ослабла, при сидении у меня больше не перехватывает дыхание. Встать вполне выполнимо, если я буду делать это медленно. Тем не менее, я все еще чувствую тянущую, жгучую боль, когда мне удается встать как раз вовремя, чтобы дверь спальни открылась и один из последних людей, которых я ожидал увидеть, вошел внутрь.
Левин Волков останавливается в ногах моей кровати, оценивающе глядя на меня.
— Я слышал, ты чуть не распрощался с жизнью, дружище.
— Не нарочно. Что ты здесь делаешь?
— Я — помощь, которую прислал Виктор. Чтобы помочь тебе, — уточняет Левин. — Потому что он не может сделать это сам. Он доверил мне сделать это незаметно.
— Незаметно? — Я прищуриваюсь, глядя на него. — Чтобы помочь мне найти Сашу?
Левин приподнимает одну темную бровь.
— У тебя есть что-нибудь еще, более неотложное?
— Конечно, ни хрена подобного.
Он ухмыляется.
— Я вижу, священство начало еще больше ослабевать. Саша имеет к этому какое-то отношение, хм?
— Не говори о ней так. — Я свирепо смотрю на него. — Я даже не знаю, жива ли она.
— Я почти уверен, что это так.
Поток надежды, который захлестывает меня, не похож ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Такое ощущение, что я свечусь изнутри, как будто с меня в одно мгновение спадает тяжесть, придавая мне такую жизнеспособность, что я почти могу летать.
— Ты знаешь, где? — Спрашиваю я, садясь прямее и игнорируя вспышку боли.
— Я пока мало что знаю. Я знаю, что ее похитили из твоего поместья и отвезли в дом Эдо Кашиани. — Левин делает паузу. — Твой брат тоже был там, Макс.
Ощущение, слышишь это, прямо противоположное, как удар под дых. Я стискиваю зубы, горячая вспышка гнева охватывает меня.
— Он забрал ее?
— Мы думаем, он имел к этому какое-то отношение. — Левин прикрывает рот рукой. — Несмотря на все это, я предполагал, что
