Охотник - Шэн Л. Дж.

Я прикусила губу, подавив смешок.

– Ерунда. Ты часто ходишь на вечеринки.

– Поверь мне, приходя на них, я предпочитаю другой вид кардиотренировок.

Я горько усмехнулась. Огляделась вокруг, во всяком случае попыталась, но он не давал мне повернуть голову, прижав ладони к моим щекам.

– А сейчас я положу руки тебе на талию и ты не станешь паниковать. Потом ты обнимешь меня за плечи и все равно не станешь паниковать. Затем мы начнем покачиваться, как дети, которые только что научились ходить, но даже тогда ты не станешь паниковать. Вот и все, что нужно для танцев. Справишься с этой задачей, КТ?

Я кивнула, сглотнув, чтобы смочить пересохшее горло. Положила руки ему на плечи. Он обнял меня за талию, и мы начали двигаться.

Я обнимала его так, словно он сделан из стекла.

А он меня, словно я создана из облаков.

Сердцебиение выровнялось, и я сделала вдох, стараясь не думать о том, какой же идиоткой выставила себя за последние десять минут.

Должно быть, Хантер знал, что я по-прежнему пытаюсь собраться с мыслями, поэтому помалкивал. Я огляделась и увидела, что другие парочки танцуют и возвращаются к своим делам. Джеральд сидел за столом, к счастью, не заметив эту небольшую драму. Белль была в дальнем конце зала в объятиях мужчины в бордовом костюме. Рядом с ними Киллиан танцевал с высокой брюнеткой, но приковал хмурый взгляд к Эммабелль. Она громко смеялась, поддерживая разговор. Не сомневаюсь, что этот сухарь был не в восторге от оживления, которое она принесла с собой.

Эшлинг с Персефоной все так же болтали за нашим столиком.

До моих ушей донеслась мелодия, и я узнала песню. Это была акустическая версия «Truly, Madly, Deeply» группы Savage Garden.

Хантер не сказал ни слова о моей истерике. Я задумалась, сколько людей видели, как я пыталась вырваться из его рук, но не стала спрашивать.

– Что за… ceann beag? – Я склонила голову набок.

– Это значит «малыш» на гаэльском.

– Мило.

– Ты хотела сказать – снисходительно, – возразил он. – Так и есть.

– Ты говоришь на гаэльском? – Я знала, что это был не самый востребованный язык, но богачи владели многим, чем не владели остальные. Например, игрой в поло. Или навыком завязывать галстук одной рукой. Несмотря на то, что я сама была ирландкой до мозга костей, мои ирландские корни проявлялись лишь в том, что я обгорала, а не загорала, покрывалась веснушками, едва показывалось солнце, и обожала фольклор.

Хантер слегка кивнул.

– Отец на нем помешан. Но его чертовски сложно учить.

– Ты понимаешь, что владение этим языком таит безграничные возможности? – Я попыталась вернуть себе хоть каплю уверенности, выдавив улыбку.

– Да не особо, – сухо ответил он, опустив взгляд на мои губы. – Просвети меня.

– Ты можешь назвать меня как захочешь, а я даже не пойму, что это значит, – чуть ли не воскликнула я. – Кэррот Топ – это ерунда. Мысли нестандартно, красавчик. Дай волю воображению.

– Значит, ты признаешь, что я красивый.

– Сомневаюсь, что кто-то на этом континенте может с этим поспорить, – проворчала я.

– Уверен, что в Австралии я бы тоже слыл горячим парнем.

Я рассмеялась. Он не ошибся.

– Нет. Внешне ты, можно сказать, совершенен. Но твой внутренний мир ставит тебя под угрозу вымирания. Так и напрашиваешься, чтобы тебя прихлопнули.

Он молча рассматривал меня, качая головой и улыбаясь.

– Aingeal dian, – произнес он. – Ну, по большей части.

– Это значит «чокнутая стерва»? – Я наморщила нос, запоздало осознав, что пыталась казаться очаровательной, и задумалась, что же, черт возьми, на меня нашло. Я никогда не пыталась быть милой, особенно в общении с парнями. Всегда старалась делать вид, будто мне на них наплевать.

– Если бы, – ответил он, не переставая смотреть на мои губы.

– А что тогда? – Я заполняла пространство между нами словами, чтобы его не посетили никакие мыслишки. Нельзя, чтобы видели, как мы целуемся. И вообще, я должна была показать его отцу, что у нас дружеские отношения, но не слишком тесные.

Он нахмурился.

– Сама переведешь в Гугле.

– Ты невыносим. – Я подавила улыбку, прикусив губу.

– Невыносим? Нет. Чрезвычайно заведен? Всегда. – Хантер прищурился, но отступил на полшага назад, так что я не могла понять, говорил ли он правду.

Я успокоилась, подумав о том, как здорово он себя повел во время моей публичной истерики. Вот бы он не был помешанным на сексе, избалованным миллиардером, тогда мы бы не хотели убить друг друга.

– Почему тебя выгнали из британской школы? – прошептала я.

Я задумалась, каково было оказаться на его месте, едва знать город, в котором живешь, но понимать, что все в Бостоне в курсе твоих дел.

– Из-за секс-видео.

– В таком юном возрасте? – чуть не взвизгнула я.

Секунду назад я узнала, что он снялся в одном из них. Меня тошнило каждый раз, когда я об этом думала. Я обещала ему, что не стану его гуглить, и не делала этого.

– Шучу. Хочешь верь, хочешь нет, но меня выгнали за то, что я подорвал дерево порохом.

– Предпочту не верить, – ответила я, подавив очередной смешок.

Почему-то я не могла представить, чтобы этот жаждущий наслаждений дьявол, стоящий передо мной, совершил что-то столь изобретательное.

– И будешь права. Это сделал мой друг Перси. Его назвали в честь поэта Перси Биши Шелли, которого в самом деле выгнали из школы именно по этой причине. Он проиграл пари. Но когда настало время во всем сознаться, я понял, что у Перси будут огромные проблемы, если он получит пинка. Эта школа-интернат была единственной, обучение в которой его богатенькие бабушка с дедушкой согласились оплатить. Его отец проиграл все семейное состояние в карты.

Хантер взял меня за руку, переплел наши пальцы и слегка покружил. Мое тело инстинктивно кружилось в такт его движению. Я наблюдала, как вращается комната под рукой Хантера, и чувствовала, как шуршит по полу подол моего платья. Он наклонил меня, как в кино, и я подумала о том, что люди снова на нас смотрят, но мне, хоть убейте, было на это плевать.

– Ты вылетел вместо друга? – Мои глаза вспыхнули. – Зачем?

Когда моя спина оказалась на уровне пола, Хантер задержал меня на пол секунды, приблизив лицо к моему.

– Ты знаешь зачем. Ты такая же преданная.

Он поднял меня обратно, и мы снова начали покачиваться. Я прижалась к нему еще ближе. Он был словно железо и сталь под моими пальцами. Мне хотелось убежать от его прикосновений, но в то же время прижаться теснее к его груди.

– Почему ты не рассказал об этом своему отцу?

– Потому что он бы мне не поверил. А если бы и поверил, то это послужило бы для него очередным доказательством того, что я тупее банки с кукурузой.

Хантер коснулся губами моего уха, и кончик его изящного носа уткнулся мне в волосы. Мое сердце подскочило к горлу. Мне хотелось подойти к Джеральду Фитцпатрику и опрокинуть полную тарелку еды прямо ему на костюм за то, что заставил своего сына поверить, будто он какой угодно, но только не замечательный.

– Сейлор? – окликнул Хантер.

– Да? – прокашлялась я.

– Знаешь что? – Его дыхание коснулось моего лица. Вот бы от него не пахло корицей, мужчиной и моим окончательным крахом. – Ты танцуешь.

Восьмая

Песня настроения: «Under the Pressure»[20] в исполнении The War on Drugs.

Кончил ли я оттого, что мой отец наблюдал, как я кружу Сейлор на танцполе, нашептывая ей на ухо всякие нежности и уткнувшись носом в ее волосы?

Нет, не кончил.

Был ли я близок к этому?

… врать не стану, яйца и впрямь покалывало.

Сейлор была на удивление покладистой для девушки, обладавшей манерами и тактичностью бешеной капибары (а это, по сути, огромная крыса – проверьте. Весьма противный вариант на роль питомца).