Вопреки друг другу - Виктория Анкай
Кончил специально так, чтобы сперма растеклась по спине, ягодицам, бёдрам… Ненавижу такое, и он это прекрасно знает. Насмешливый шлепок по заднице… Сука.
Поднялась на ноги, едва Антон, не говоря ни слова, направился в ванную. Скинула платье, стараясь не запачкать… Бесполезно, теперь только в стирку. И чулки тоже. И бельё… Закусила губу, даже не пытаясь удержать слёзы разочарования и обиды, душившей сейчас как никогда прежде.
Через пару минут Тоха равнодушно прошёл мимо меня в спальню. А я со вздохом поплелась в душ, шмыгая носом и комкая в руках вещи…
Плевать, переживу. Но теперь я точно не уволюсь…
***
Вероятно, Антон надеялся, что после двух ночных смен подряд я передумаю. Да и я сама, наверное, подсознательно боялась этого…
Однако мне неожиданно даже понравилось работать по ночам — отсутствие начальства (мастер не в счёт, ибо Иван Ильич оказался мировым руководителем смены), негласное правило не носить дурацкую кепку и ходить в любой удобной обуви вместо тяжеленных ботинок, возможность гонять чаи и кофе на каждом перекуре… Да и общая непринуждённая атмосфера, царившая в коллективе, разительно отличалась от строгой суровой обстановки дневных смен.
Я наконец-то познакомилась почти со всеми девчонками. Во вторую ночь привезла из дома чашку и банку растворимого кофе, пожертвовала пару кроссовок для себя любимой, по примеру остальных засунула в уши наушники с любимыми песнями…
Что бы там ни утверждал Тоха, а многие барышни помимо меня имели длинные наманикюренные ногти, которые днём приходилось прятать под рабочими перчатками. И это тоже служило несомненным плюсом условиям труда — пусть хоть ночью, но здесь вполне реально работать с относительным ощущением себя человеком.
А ещё я убедилась в том, что Антон был в чём-то всё-таки прав — слухи и сплетни здесь действительно любят. Не то чтобы прям все, но те, кто сам не сплетничает, с удовольствием прислушиваются к тем, кто с азартом пересказывает последние новости компании, как цеховые, так и административные. Слухи про жену управляющего, как я поняла, здесь и правда ценились особо высоко…
***
Спустя пару недель я вполне освоилась. Прочитала половину талмуда, даже что-то поняла и запомнила оттуда, часть мне показывали и объясняли наглядно. Раз в две смены Иван Ильич подзывать меня к себе, в течение получаса бубнил про технику безопасности на производстве, я подписывала очередные бумажки и снова шла на своё рабочее место.
Я перестала так остро реагировать на сидение на неудобной жёсткой табуретке перед экраном в качестве ученицы, хотя к концу смены задница ощутимо ныла — всё-таки у остальных контролёров были удобные офисные кресла, которые можно настроить по высоте и расслабить затекающую спину. А вот с переборкой паллетов я так и не могла смириться ни душой, ни телом — никогда не считала, что физический труд облагораживает человека…
Но хуже всего было в те смены, когда случался так называемый перевод — на одной из линий заканчивалась бутылка и, после небольшого простоя, начинался запуск новой продукции. Ад просто…
Цех будто сходил с ума, а меня, как самую незанятую, отправляли наверх, в эту жуткую жару, для того, чтобы поднимать и выстраивать ровными рядями первые неудачные партии бутылок, выезжающих из печи обжига. Стекло билось прямо на лере, в руках; вокруг вырастали горы осколков, а одно неосторожное движение руки могло заново уложить несколько квадратных метров только что выровненной и выставленной на широком конвейере тары. И весь процесс приходилось повторять снова и снова, обливаясь литрами разъедающего кожу и глаза пота и мысленно умываясь бессильными злобными слезами. После практически непрерывных двенадцати часов в подобных условиях я чувствовала себя заново родившейся, уходя из цеха в душевую…
Спустя месяц пришла ещё одна новенькая, и меня, наконец, определили на линию как самостоятельного работника. Сидя в удобном кресле без возможности поболтать с наставницей и провожая глазами бутылку, я едва не засыпала. И иногда сама просилась наверх приглядывать за порядком на лерах, ибо уснуть на рабочем месте считалось самым страшным преступлением контролёров.
В целом я ловила себя на мысли о том, что всё оказалось не так уж и плохо, и здесь, вопреки засевшим в памяти словам Антона, вполне себе можно работать…
***
Тоха злился. Первые две недели действительно искренне. А потом, скорее всего, просто принципиально не хотел уступать свои позиции…
Несколько раз он приходил в цех, стоял на балконе в своём деловом костюме, абсолютно неуместном среди синих комбинезонов работников, опёршись на перила, и наблюдал за мной. Старательно делала вид, что не замечаю его пристальный недовольный взгляд…
Дома же именно он сам делал вид, что не замечает меня. И у него это отлично получалось — я всё больше и больше чувствовала смутную вину… И даже в глазах сына, с которым я теперь могла проводить больше времени чем раньше, мне чудилось осуждение…
Однако жить под одной крышей и бесконечно дуться друг на друга оказалось тяжело. Особенно сложно было после ночи в одной постели по очереди задерживаться в ванной на лишние десять минут, выходить оттуда с дурацким выражением лица и подозрительно блестящими глазами и делать вид, будто мы оба не понимаем, чем каждый из нас там занимается…
Ужины тоже давно проходили в разных комнатах: я — на кухне, Тоха — в комнате за ноутом. Спасибо хоть от моей стряпни не отказался…
Глупо же! Мы же взрослые люди в конце-то концов! Ну почему обязательно вот так?! Ну что это изменит?! Как будто я действительно предательница…
Наверное, если бы я заранее знала, что всё так повернётся в наших отношениях, я бы никогда не пришла в эту дурацкую компанию работать. Пусть бы сидел там один… А теперь поздно. Я уже просто не могу повернуть назад… Ну по крайней мере не так быстро.
*12*
Но держаться получалось всё труднее с каждым днём…
Никогда не думала, что Антон может быть таким со мной — равнодушным, отстранённым, безжалостным даже…
…В какой-то момент я всё-таки не выдержала.
Кусок совсем не лез в горло, Славка уснул на удивление быстро, посуду я уже полчаса как помыла, в соцсетях тоска смертная, на коньяк смотреть тошно…
Ну ведь не может же так продолжаться вечно?! Я же знаю, что Тоха тоже хочет помириться, просто
