Бороться, чтобы дышать (ЛП) - Рейнольдс Аврора Роуз

— Но ведь это не имеет значения, правда? Твое место здесь.

С этими прощальными словами он покидает кухню, и через несколько секунд входная дверь открывается и захлопывается, заставляя меня вздрогнуть от резкого звука, отдающегося во всем доме. Закрываю глаза, и меня обхватывают руки, крепко обнимая, защищая. Не знаю, как долго мы так стоим, но, в конце концов, Остин меня отпускает, возвращается к кофеварке, наливает чашку и протягивает мне.

— Поговори со мной. — Он опирается на стойку, подносит кружку к губам и делает глоток. Хотя поза у него небрежная, взгляд оценивающий. Я вижу, как мужчина пытается прочесть мои мысли, чувства, но я сама не понимаю, что происходит внутри меня.

— Не уверена, стоит ли мне говорить с тобой об этом.

— Лея, я знаю, что ты была за ним замужем. Знаю, что ты его любила и трахалась с ним. Не думаю, что ты можешь рассказать мне что-то, что бы меня шокировало.

— Ладно, тогда я не хочу говорить с тобой об этом.

— Поговори со мной, — повторяет он.

— Не помню, чтобы ты был таким властным или надоедливым, — ворчу, делая глоток кофе.

— Пятнадцать лет назад я не был внимателен, и ты от меня сбежала. Я не услышал тебя, когда ты спрашивала, хочу ли я когда-нибудь покинуть это место, думаю ли заниматься в жизни чем-то еще, кроме рыбалки. Лея, я не позволю этому случиться снова, — мягко говорит он. Несмотря на неимоверную нежность, с которой Остин произносит эти слова, они медленно режут меня, вскрывая старые раны, заставляя чувствовать себя перед ним живой и уязвимой.

В носу щиплет, я борюсь со слезами, но все же умудряюсь спросить:

— Что происходит между нами? В один миг ты говоришь, что ненавидишь меня, потом я тебя целую, и ты убегаешь. А потом… потом, этим утром… — Опускаю глаза, чтобы он не видел, как я краснею, словно подросток, а не взрослая женщина.

— Я уже говорил, что не ненавижу тебя. — Остин касается пальцами моего подбородка, заставляя поднять голову, и наши глаза встречаются. — И никогда не ненавидел. Да, поцелуй застал меня врасплох. Твоя мама только умерла, и я не хочу, чтобы ты пользовалась тем, что сейчас происходит между нами, чтобы сбежать от болезненной утраты, а потом, когда снова приведешь мысли в порядок, сожалела бы об этом. Что касается нас с тобой, — его лицо смягчается, а голос падает на октаву, — мы неизбежны, Лея, и я знаю, ты тоже это чувствуешь. Меня тянет к тебе так, что пройди еще пятьдесят лет, я все равно интуитивно бы жаждал тебя.

— Я… — Смотрю на него, и слова застревают в горле. Знаю, он прав; столько всего изменилось, и в то же время то, что было у нас много лет назад, все еще существует, как живое, дышащее существо. Со временем оно изменилось, но по-прежнему хорошо знакомо.

— Детка, поговори со мной, — снова говорит он.

Отступаю на шаг и опираюсь на стойку, делая глоток кофе и приводя мысли в порядок.

— Понимаю, это глупо, но я чувствую себя виноватой. Когда я обвинила его в измене, он даже не извинился. Он заставил меня чувствовать, что это я заставила его вступить в отношения с другой. — До сих пор, словно пощечину, ощущаю те слова, которые он выкрикивал мне на кухне в тот день, когда я увидела их переписку с Кортни, говорившую, что между ними нечто большее, чем просто деловые отношения. «Ты не любишь меня, вот я и нашел ту, кто любит», — вот что он мне сказал, когда я спросила «почему».

— Можно тебя кое о чем спросить? — Я киваю, давая ему разрешение. — Если бы вся эта ситуация сложилась точно так же, — твоя мама нуждалась в тебе, но ты бы все еще была замужем, — ты бы ко мне пришла?

— Имеешь в виду, завела бы я с тобой интрижку? — спрашиваю я.

— Да, у нас был бы роман, ты бы захотела выяснить, что между нами, будучи замужем за другим?

— Нет, — говорю, даже не задумываясь. Может, мне бы и захотелось, но я бы не смогла. — Давая обеты, я принимала их всерьез, в надежде, что со временем чувства, что я к нему испытывала, станут сильнее. Знаю, что не любила его так, как должна была, но я пыталась.

— В том-то и дело, Лея. Облажался он, тебе не в чем себя винить. Он должен был прямо сказать тебе, что хочет развода, прежде чем трахаться на стороне. Это не твоя вина. А его. Я знаю, тебе от этого хреново, но облажался он, а не ты.

— Я почувствовала облегчение, — шепчу, снова опуская взгляд.

— Что? — спрашивает Остин, склоняясь ко мне, чтобы видеть мое лицо.

Прочистив горло, поднимаю взгляд и объясняю:

— Я почувствовала облегчение, когда у меня появилась причина развестись с ним, — признаюсь, чувствуя, как слезы капают на руки, которые крепче сжимают кофейную чашку.

— Почему у вас не было детей?

Я поднимаю голову и приоткрываю губы. В юности мы с Остином часто заводили разговор о детях и о том, какими родителями мы станем. Я всегда хотела стать матерью, и хотела ребенка от Кена, но он постоянно говорил, что время неподходящее, что мы должны подождать. У него всегда была причина не пытаться, пока, в конце концов, я перестала говорить с ним об этом, и это просто еще больше усилило глубоко укоренившуюся внутри меня жажду, которая никогда не будет удовлетворена.

— Я знаю тебя, Лея. Знаю, ты хотела детей. Не одного, а целых пять, не могу представить, чтобы ты не высказала желания их иметь.

— Я говорила.

— А он ответил тебе «нет»?

— Да. — Пожимаю в ответ плечами, будто мне не было больно всякий раз, когда я поднимала эту тему, и он говорил мне «нет».

— Что он тебе дал? — резко спрашивает он.

— Что? — растерянно спрашиваю я.

— Что он дал тебе такого, что заставляло тебя хранить ему верность?

— Не понимаю твоего вопроса. — Я мотаю головой.

— Лея, он хотел твоей любви. У него была ты, но он все равно хотел большего. Но что он дал тебе такого, что заставило бы тебя любить его всей душой?

— Он ничего не должен был мне давать, чтобы я его любила, — обиженно говорю я.

Его голос смягчается вместе с выражением лица, когда он дотрагивается до моей щеки.

— Детка, ты ошибаешься. Два человека, удовлетворяющие потребности друг друга, дающие то, что каждый из них хочет, что им нужно — вот, что такое любовь.

— Как ты можешь так думать?

— Потому что, Лея, я знаю, что бы сделал на его месте.

— Но он — не ты.

И в этом все дело, не так ли? Никто никогда не заменит мне Остина. Никто никогда не сможет заполнить пустоту во мне, образовавшуюся от его отсутствия последние пятнадцать лет. Никто, кроме него.

— Мне тоже никто никогда тебя не заменит, детка, — говорит Остин, его слова омывают меня, словно успокаивающий, целебный бальзам, и я крепче сжимаю чашку. Понятия не имею, к каким отношениям это приведет, но мне приятно с ним говорить.

— А ты? — спрашиваю, изучая его.

— Что я?

— Ты знаешь о моем прошлом, но я не очень много знаю о твоем, — подсказываю я.

— У меня были отношения, некоторые женщины мне были важны, с одной из них я хотел перейти на новый уровень, но так и не смог.

У меня такое чувство, что я пожалею о том, что спрошу, но все же слова вылетают прежде, чем я успеваю подумать о собственном сердце:

— Что ты имеешь в виду?

— Когда-то я думал, что влюблен. Она переживала разрыв с бывшим, но я все равно верил, что если, в конце концов, все получится, то она будет моей.

— О. — От резкой, неожиданной боли, сердце проваливается в желудок.

— Она уехала и вернулась к бывшему, от которого у нее ребенок. Они все уладили и по-прежнему вместе. Она была мне не безразлична; она хорошая женщина, но нам не суждено было быть вместе. Я рад за нее. Она заслуживает счастья.

Подношу чашку к губам и делаю еще глоток, но не ощущаю вкуса. Я не имею права чувствовать щупальца ревности, которые обвиваются вокруг меня, но я их чувствую — словно миллион шипов сжимается вокруг живота, легких, душат меня.

— У нас обоих есть прошлое, Лея, — говорит он, прочитав по моему лицу, что я чувствую.

Глядя на него сейчас, понимаю, насколько Остин силен, намного сильнее меня и намного лучше. Я не хочу знать о его прошлом. Не хочу слышать о том, что он любил кого-то другого. Да, я знаю, это делает меня эгоисткой, но мне ненавистна сама мысль о том, что у него была жизнь без меня. И все же мне не хватает смелости спросить, почему, если ему без меня было так тяжело, он не отправился за мной. Честно говоря, я не хочу слышать правду, какой бы она ни была. Я бы предпочла жить настоящим моментом и притворяться, что между нами нет миллиона вещей, о которых нам нужно поговорить, миллиона вещей, которые стоят между нами.