Берег. Свернуть горы - Юлия Крынская
* * *
Юля успела проехать пару кругов под присмотром Роджера, прежде чем возлюбленный показался в воротах. Увидев Роберта на коне, она невольно залюбовалась. В короткой коричневой кожаной куртке нараспашку, торчащего из под нее белого свитера крупной вязки, синих джинсах и казаках Роберт выглядел невероятно привлекательно. Не хватало лишь ковбойской шляпы.
Фаррелл-младший слегка тронул коня под уздцы, и тот вальяжно двинулся по кругу. Остановившись возле Юли, он принял поводья ее коня у Роджера.
— Я вам пока больше не нужен? — он погладил по морде Буцефала. — Соскучился по хозяину, чудище.
— Нет, старина, я справлюсь.
Роджер поклонился Юле и удалился.
— Прокатимся, любимая? — Роберт так посмотрел на Юлю, что мысли о сеновале вновь пришли на ум. Хорошо, что сейчас под ней был конь.
— С удовольствием. Только не забывай, я новичок в этом деле, — промурлыкала она.
— Нет, принцесса, — улыбнулся прекрасный наездник, — сейчас, у нас по плану бег с препятствиями.
Юля укоризненно посмотрела на него. Роберт подмигнул ей, слегка тронул своего коня, и тот, не торопясь, пошел вперед. Юлин жеребец держался рядом. Они выехали из манежа на красивую аллею.
— Наши лошади отличаются друг от друга по экстерьеру, — заметила Юля, плавно покачиваясь в седле.
— Ты наблюдательна, дорогая, — Роберт одобрительно взглянул на нее. — Подо мной чистокровный английский скакун, а у тебя арабский жеребец. Считается, что арабы больше подходят для женщин и детей, они добрые и ласковые.
— А почему вы жеребца назвали Лизетт? — Юля с каждой минутой все увереннее держалась в седле. — Насколько мне известно, так звали лошадь Петра Первого.
— Ты попала в точку. Именно в честь того славного коня или лошади был назван этот красавец — персидский араб. Теперь вряд ли с точностью можно утверждать, какого пола было это животное. Но байка гласит, что это был конь. Петр полюбил его с первого взгляда и выменял в Риге то ли у маркитантов, то ли у кого-то еще. С той поры он редко расставался с ним, даже угощал его в походах с царского стола. Сначала его звали Лизетт, а потом имя нашло женское окончание. Типа в честь Лизетты, одной из заморских фавориток императора. Я читал, что конь не слушал никого, кроме венценосного хозяина, и был сущим мучением для служащих конюшни. Первое время отказывался принимать пищу от кого-либо другого, кроме Петра. Мог даже объявить голодовку. В сражении под Полтавой конь спас его от смерти. Во время битвы Петр в какой-то момент оказался фактически один перед шведами, которые открыли по нему прицельный огонь. Жеребец рванул в сторону, тем самым спасая жизнь всаднику, только одна пуля раздробила луку седла. Вскоре после Полтавской битвы Лизетт получил почетную отставку по возрасту…
— … И чучело ее… Или его до сих пор красуется в зоологическом музее, — закончила Юля. — Да, я была не в курсе этих подробностей. Страницы, связанные с войной, я всегда пропускала.
Так за разговорами пара объехала парк, передала лошадей Роджеру и вернулась к дому.
По дороге в свою комнату Юля и Роберт встретили Эдварда.
— Зайдите ко мне на минутку.
— Отец, извини, но я позже приду, мне нужно сделать несколько звонков, — Роберт подвел к нему Юлю. — Оставляю тебе принцессу.
— С удовольствием забираю, — рассмеялся тот. — Пойдем, дорогая. Роберт, принеси ваши документы, пожалуйста.
Они вошли в уже знакомый кабинет.
— Мои поздравления, — Эдвард, присел рядом с Юлей на диван. — Если честно, я очень переживал за этот обед, но ты сделала сегодня мой день! Сестры в восторге от тебя. У них есть одно слабое место: они заядлые театралки. Тебе Роберт рассказал про их хобби?
— Нет, — Юля чуть отодвинулась от него, — это был чистой воды экспромт. Я пыталась вытянуть из него хоть какую-нибудь информацию, но тщетно.
— Вы были бесподобны и очень органичны, — похвалил Эдвард. — Твоя сцена с платком напомнила мне о моэмовском «Театре».
— Ты же в курсе, это одна из моих любимых книг, — улыбнулась Юля, — но, честно говоря, в тот момент я о ней не подумала. Видимо, сработало подсознание. Я была больше сосредоточена на тексте.
Эдвард поцеловал ей руку.
— Сегодня вы остаетесь здесь ночевать. Впереди ужин. Ты взяла с собой переодеться: нарядное платье или что-нибудь в этом духе?
— Нет, на торжественный ужин мы не рассчитывали, если честно, — Юля судорожно соображала, куда бы рвануть за платьем.
Эдвард внимательно посмотрел на нее.
— Я не знаю, как ты отнесешься к моему предложению, — он встал и протянул ей руку, — пойдем со мной.
Они прошли в конец коридора, и Эдвард открыл ключом последнюю дверь.
— Прошу, — с придыханием произнес он, пропуская ее вперед. — Комнату Элизабет я держу закрытой. Ты первая женщина, переступающая сей порог за многие годы. Только прислуге позволено поддерживать здесь чистоту.
Юля с трепетом в груди переступила порог и огляделась. На нее повеяло теплом и домашним уютом. Она подошла к полке, на которой были расставлены фотографии.
— Я хочу посмотреть ваш семейный архив. Можно? — повернулась она к Эдварду.
Уголки губ его дрогнули, и он достал альбом в кожаном переплете. Они сели на кровать и погрузились в историю семьи Фарреллов. Эдвард с жаром делился с Юлей тем, что вряд ли рассказывают посторонним людям. Она слушала и не перебивала. Ее забавляли фотографии Роберта в ползунках, шортах, на велосипеде, в обнимку с собакой, но изображения тридцатилетнего Эдварда притягивали ее взгляд как магнит.
— Джулия, — он захлопнул альбом, когда они дошли до последней страницы. — я не знаю, удобно ли просить тебя об этом, но можешь надеть сегодня к ужину одно из платьев Элизабет? Они все коллекционные. Я думаю, тебе что-нибудь понравится.
— Как к этому отнесутся другие члены семьи? — Юля меньше бы удивилась, предложи он ей сейчас руку и сердце.
— Не переживай, это я возьму на себя. Так ты согласна? — в его голосе слышалась надежда.
Разве могла она ему отказать?
— Хорошо. Я исполню твое желание.
Эдвард подошел к гардеробной и распахнул ее.
— Я оставлю тебя на некоторое время, — глаза его сияли. — Спасибо за то, что ты есть.
Эдвард вышел из комнаты.
Юля села на кровать и снова открыла альбом. Она искала страницу с фотографиями последнего дня рождения Элизабет.
— Прости меня, — обратилась Юля к ее изображению, — я заняла твое место в доме и в сердцах твоих мужчин. Но им очень одиноко.
