Каратель (ЛП) - Гэдзиэла Джессика

— Оу, подожди, — попросил я, когда у меня в кармане зазвонил телефон. Это было для меня так чуждо, что я подскочил. — Через секунду могут появиться подробности, — объяснил я, разблокировав экран.

— Это… мобильник? Который… звонил?

— Похоже, попугай будет послезавтра часов, скажем, в десять утра. Она заедет и оставит всё необходимое. Я буду писать тебе о том, когда мы вернёмся. Значит, мне нужен твой… что? — спросил я, когда он просто уставился на меня.

— Кто ты такой, чёрт возьми? — спросил он, качая головой. — У тебя вдруг появляется друг, с которым ты отправляешься в путешествие. У тебя есть мобильник, и ты действительно записываешь в него номера. Какого чёрта случилось в том подвале, Люк?

Это на самом деле был хороший вопрос, который мне точно придётся обдумать. Когда-нибудь. Но не сегодня.

— Не знаю, приятель. Наверное, я эволюционирую. Значит, ты поможешь.

— Я, эм, ну, у меня есть время всё изучить.

А я что говорил?

Через день или два, Барретт станет самым главным экспертом по сине-жёлтым ара в стране.

Он был лучшим примером того, что холодные, неэмоциональные люди на самом деле могут стать хорошими товарищами по жизни. Может, он и не собирался целовать этого чёртового попугая в клюв или что-то такое, но будет кормить его, следить за тем, чтобы он спал, срал, упражнялся и вёл себя так, как должен.

***

Через полтора дня я стоял в кабинете Барретта с огромной ухмылкой.

Потому что это больше не был его кабинет. Не совсем. Конечно, стол по-прежнему стоял, и его оборудование было там же, где и всегда, но всё ограниченное свободное пространство превратилось в мини-джунгли для птицы.

Без шуток.

С потолка свисали какие-то штуки, и повсюду стояли огромные искусственные ветки деревьев. Над головой горел свет, с полным спектром, потому что по объяснениям Барретта, видимо, если птицы не получают достаточно правильного освещения, они перестают различать цвета. И он продолжал объяснять, что из-за этого ухудшаются их привычки в еде, потому что они должным образом не видят, что едят.

Клянусь, он рассказывал мне всё это дерьмо три минуты между моим приходом и тем моментом, когда в дверь вошла Эван.

Она вошла, держа на руке вышеупомянутую птицу. Попугай с интересом осматривался, но не казался ни капли напуганным.

— Оу, вау, — произнесла она, резко останавливаясь, секунду глядя на меня большими глазами, а затем посмотрела на Барретта. — Думаю, ты позаботишься о нём лучше, чем я, — сказала она, практически с виноватым видом.

— Я немного почитал о попугаях, но если что-то конкретное, что мне нужно о нём знать?

Ох, Барретт. Любитель фактов. Он даже не знал её имени. Или птицы.

— А, ну, у него не подрезаны крылья, так что он повсюду летает. Кричит, когда солнце встаёт или садится, но не долго. Если дашь ему цветную капусту, он её выбросит. Если дашь ежевику, он… просто не давай ему ежевику. Поверь мне. Он разговаривает, а кусается только тогда, когда пытаешься заставить его сделать что-то, что он не хочет. В целом, он довольно хороший. И он привык к переездам и незнакомцам, так что не должен нервничать или причинять самому себе вред из-за того, что на пару дней окажется вдали от меня.

— Его диета?

— Зёрна, семена в качестве угощений и свежие овощи и фрукты, когда он захочет их поесть.

— Хорошо. Это всё, что мне нужно знать.

— Ну, его зовут Диего, — сказала Эван, приподняв бровь. — Это может тебе понадобиться.

— Подумал, что он мне сам скажет, — ответил Барретт, подходя к гигантской птице с большим клювом и протягивая руку без капли страха. Я задумался, было ли это в характере Барретта, это ли немного отличало его от всех остальных. От этого ли он был по-дурацки бесстрашным?

Но птица ответила на его уверенность и перешла на его руку, издавая крик, от которого я поморщился.

— Хорошо. Мы будем скидывать тебе новости сообщениями, — напомнил я ему, пока он полностью игнорировал нас, неся попугая в его новые джунгли и знакомя с местами, где стояла еда и вода. — Можем уже идти, куколка. Мы его потеряли.

Она посмотрела на меня, затем обратно на Барретта, который гладил Диего, затем обратно на меня.

— А, да, ладно. Идём. Ты всё взял? — спросила она. Я потянулся и схватил с пола свой рюкзак. — Это всё? Правда?

— Всё, правда, — согласился я, кивая. У меня был не такой уж большой гардероб.

— Ты серьёзно полетишь на самолёте в байке? — спросила она, когда мы вышли к её машине и поставили мой рюкзак к её скромной спортивной сумке. Учитывая, сколько она путешествовала, должно быть, она умела собирать вещи экономно.

— Я бы больше переживал из-за рециркулирующего воздуха, подлокотников, полных МРЗС, и кричащих детей, чем из-за своей байки, Эв, — ответил я, слегка улыбаясь ей.

— Оу, а с тобой лететь будет весело, а? — поддразнила она, закатывая глаза. Мы сели в машину и отправились в аэропорт.

***

— Я говорила тебе не надевать байку, — сказала она после того, как охранник в аэропорту попросил меня её снять, чтобы провести досмотр. Полагаю, я выглядел как преступник. Знаете, потому что я им и был.

— Да-да-да, — ответил я, прячась обратно в байку, как в доспехи. — Ты закончила со своим «я же говорила»? Теперь мы можем сесть в большой, железный рассадник микробов?

Она рассмеялась, тёплым и мелодичным смехом.

— Ты нелепый, — объявила она, ударяясь о моё плечо своим, будто говорила, что ей это во мне нравится.

И это, да, мне понравилось это слишком сильно.

Эта поездка многое раскроет; не только Эван, но и мне тоже.

Я не мог решить, хорошо это или нет.

Глава 9

Эван

Думаю, он чувствовал себя неуверенно из-за шрамов.

Поэтому он настоял на том, чтобы не снимать байку на время полёта, в конце которого мы должны были приземлиться где-то, где оба вспотеем за пару минут.

Однажды я уловила краем глаза некоторые шрамы, но понятия не имела, что они такие обширные, пока сотрудник службы транспортной безопасности не попросил его снять байку, оставляя в одной чёрной футболке, с полностью раскрытыми руками.

И на них были шрамы.

Много шрамов.

Некоторые казались глубокими ссадинами, как если бы люди, которых он убил, поцарапали его. Но другие выглядели странно. Круглые. Совершенно круглые. И у меня было предчувствие, что это были ожоги от сигарет или сигар. Кожа была вспухшей и выпячивала так, как при таких ожогах. У моего отца был подобный на руке, на сгибе между большим и указательным пальцами, от какого-то главаря банды, к которой он однажды попал в руки.

Были и другие шрамы, не такие поверхностные, как царапины; они выглядели так, будто в его плоти сделали выемки, а лечить не стали, так что коже пришлось зарасти поверх недостающих мест, ведь она не была сшита аккуратными швами.

Болезненно.

Что бы ни оставило эти раны, должно было быть чертовски больно.

Я не могла представить.

И что бы ни оставило эти раны, очевидно, он не хотел об этом говорить. Поэтому постоянно их закрывал.

Какую тьму он должен был познать?

— Нет, — вдруг произнёс он, от чего я подскочила. Я так долго была погружена в свои мысли, что на автопилоте прошла за ним в самолёт и по проходу, даже не заметив.

— Что «нет»?

— Нет, я хочу сидеть у прохода, — прояснил он, толкая меня плечом и эффективно практически усаживая меня на место.

— Такой джентльмен, — сказала я, закатывая глаза, пока садилась.

— Точно, обычный чёртов Эшли Уилкс. Ты должна знать эту отсылку после всех своих книг, — добавил он, застёгивая ремень безопасности.

— «Унесённые ветром».

— Именно. Ещё один хороший фильм. Если есть четыре лишних часа.

— Ты точно заставишь меня смотреть фильм во время полёта, да?