Она моя (СИ) - Тодорова Елена

На глотку себе наступаю, потому как сам желаю, чтобы любила. Говорю с учетом фактов, как лучше для нее. Последняя осознанная попытка уберечь. Понимаю ведь, что никогда не смогу отбросить весь сопутствующий груз, который несу с собой годами.

Катя отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо.

— Просто сказать «не люби», — выдает, как обычно, порывисто, но все еще шепотом. — Не могу я. И ты не в праве мне запретить. Не получится. Люблю.

Ерзает в моих руках. Из-за влаги, которую я принес с собой из бассейна, тонкая сорочка моментально промокла, и сейчас я остро, всем своим существом, ощущаю ее дрожащее тело. Задевает все нервные точки. Пронизывает все болевые. Голову шумом наполняет. Хочу ее, и это желание больше не давит. Принято, как и все остальное. Разжигает кровь и наполняет тело какой-то одуряющей истомой.

— Тихо, — прошу в попытках выдержать хоть какой-то баланс. Склоняясь, касаюсь ее лба своим. — Я понял. Молчи об этом. Не надо сейчас.

— А что сейчас? Что мы будем делать?

— Взвешиваем и принимаем.

— Что именно?

— Все. Готова принять меня, как есть? Вслепую по факту, — напоминаю, что она не знает, кто я такой и чем занимаюсь. — Знай, потом уже не отпущу, Катенька. Так что думай, — призываю так же тихо и спокойно, хотя внутри все огнем горит и пульсирует. — Хорошо думай.

— Готова, — выпаливает едва слышно, но без заминки.

Я прикрываю глаза и задерживаю в легких воздух. Катя же громко и судорожно вздыхает, разбивая застывшую тишину и позволяя мне тем самым скрыть собственную неровность дыхания.

Поймав новый приход дрожи, выпрямляюсь и отпускаю Катерину. Бросаю быстрый взгляд в окно. Когда возвращаю внимание обратно к царевне, смотрю, должно быть, излишне серьезно. Концентрируюсь на задачах, которые формирует исключительно мозг.

— Оденься. Мы уезжаем.

— Куда?

— Ты должна покинуть Германию.

— Отправишь меня домой?

Огорчена, и не пытается это скрыть.

— Нет. Туда пока нельзя.

— Тогда куда?

— Пересечем границу. Есть безопасное место. В Польше. Побудешь там, пока я здесь все решу, — выдаю сухо не потому, что равнодушно принимаю этот план. Попросту привык в любых ситуациях орудовать голыми фактами. — Одевайся, — поторапливаю.

— Без тебя не хочу, — вздрагивает и моментально меняется в лице. — Не хочу… Пожалуйста…

— Катя, — обхватывая ладонями ее лицо, собираю все внимание. — Это недалеко. Я буду с тобой, но придется часто мотаться.

— Честно? Обещаешь? — накрывает мои руки своими. — Пообещай.

— Обещаю.

— А в остальное время? С кем я там буду?

— Решим. Возможно, Федора перетянем.

Четверть часа спустя движемся на автомобиле в сторону границы. Непрерывно ощущаю беспокойство, которое разбивает Катерину. Волнами через кожу проникает.

То и дело поглядывая на меня, она пытается поймать взгляд. Не могу ей в этом отказать. Смотрю так часто, как позволяет дорога. Удерживаю уровень ее равновесия своим спокойствием. Внутри меня и правда все словно застыло. Лишь крохотная червоточина тревоги точит где-то в груди, но я понимаю, что это инстинкты. Воспринимаю положительно, потому как именно они вынуждают сохранять осторожность.

Подчиняясь тем же инстинктам, застываю, когда в какой-то момент Катя накрывает мою руку своей. Стопоря все внешние реакции, отпускаю рычаг коробки передач. Бесшумно выдыхаю и, раскрывая ладонь, переворачиваю ее, чтобы сжать тонкие подрагивающие пальцы.

Встречаемся взглядами.

— Все под контролем, заяц.

— Честно?

Нет.

— Честно.

Ради нее я из шкуры вывернусь, чтобы все благополучно разрешить.

— Никто не знает, что мы уехали, и…

— Не думай об этом.

— Но я переживаю за тебя, — после этого признания не спешу смотреть на нее. Задерживаю взгляд на раскатываемой светом фар трассе. — Твоя семья… У вас какой-то свой синдикат, я понимаю это. Как и то, что внутри этого существуют свои правила.

Никак не свыкнусь с удушающей мыслью, что она принимает меня за криминального элемента. Напоминаю себе, что так рассуждает только потому, что ничего иного не знает. Выросла внутри этой системы. Пропиталась и сформировала определенные взгляды на жизнь. Чего только стоит манера всех, кто при погонах, именовать «мусорками».

Ничего. Когда-то и это исправлю. Сейчас же смотрю на нее, отбрасывая все личные принципы.

— Это мои проблемы, — сам понимаю, что звучу грубовато. На следующей фразе пытаюсь максимально смягчить голос: — Не беспокойся, я все решу. Серьезно, Кать, от твоих переживаний мне легче не будет. Напротив, усложняешь задачи. Я ведь о тебе тоже волнуюсь. Хочу, чтобы ты улыбалась, понимаешь?

— Да, — кивает. — Хорошо.

— Никаких вопросов и нервов, хорошо? Просто доверься мне, и я все решу.

— Хорошо.

На самом деле едва ли не впервые разговариваем в спокойных тонах. Раньше, чтобы подчинилась, приходилось давить и выдвигать жесткие требования.

— Умница.

Сжимаю девичьи пальцы и незаметно пробиваю по зеркалам, привычно оценивая ситуацию. Убедившись в отсутствии хвоста, снова перевожу взгляд к Катерине. С целью приободрить — подмигиваю, и она, наконец, улыбается. Не так беззаботно, как обычно, но уже что-то.

Пройдя границу, делаем остановку на первой АЗС. Катя идет в уборную, а я, расплатившись за топливо, заказываю два кофе и бисквит. Жду ее, продолжая курсировать взглядом по помещению. Благодаря стеклянным стенам не упускаю из вида и то, что происходит на улице. Кроме нас, на территории станции еще две машины. Ни один водитель подозрения не вызывает, но с Катей я не настроен рисковать.

— Ой, — удивляется при виде меня. — Тарский, я могу сама дойти до машины. Не сбегу и не потеряюсь.

Смущена, но улыбается. Я пытаюсь тоже, чтобы расслабить ее. Должен сказать, мышцы легко поддаются.

— Знаю, заяц. Считай, что я за тобой ухаживаю.

Ее щеки розовеют.

— А ты ухаживаешь?

Вместо ответа протягиваю ей кофе и бисквит.

— Спасибо, — еще сильнее смущается.

Приобнимаю Катю за плечи и веду в сторону парковки, куда предварительно отогнал машину, чтобы не занимать колонку. Слева поле, и за ним лес. Над верхушками деревьев уже тянется оранжевый обод света.

— Пойдем, царевна, рассвет встречать.

— Рассвет? Как здорово!

Оказывается, ей много для радости не нужно. Улыбается все время, пока завтракаем. Глаза так сияют — у меня за грудиной заламывает. По большей части молчу, лишь наблюдаю за ней. Расправившись с бисквитом, Катя подходит ближе. Присаживается рядом на капот и, бросая на меня взволнованные взгляды, сжимает обеими руками стакан.

— У нас ведь теперь все иначе?

Вроде как пытается улыбнуться, но еще испытывает сомнения. Тогда улыбаюсь я. Осознаю это постфактум.

— Иди сюда.

Отставив кофе, охотно тянется. Нырнув руками мне под куртку, прижимается к груди.

— Иначе? — повторяет после серии шумных вздохов. — Я твоя?

— Сегодня станешь.

Глава 20

Щецин, Польша,

16 км от границы с Германией

Тарский, как и всегда, слову своему верен. Входим в квартиру, даже осмотреться толком не дает. Ведет прямиком в спальню. Я так долго ждала близости с ним, сотни раз представляла, как именно это может произойти… А сейчас вдруг теряюсь в эмоциях. Наряду с естественным волнением одолевают смущение и совершенно несвойственная мне робость.

Не знаю, как себя вести и что говорить. Только Гордей и не ждет от меня каких-либо действий. Останавливаясь у кровати, плавно подтаскивает к себе. Припечатывает к напряженному, словно каменному, телу, и я отчетливо осознаю, что сегодня мне от него уже не вырваться. Да и не хочу… Больше всего на свете жажду принадлежать ему.

— Испугалась? — любимый голос с тягучей хрипотцой дрожью на коже оседает.

Окна плотно зашторены. В спальне стоит тускловатый монохромный полумрак. Но, чтобы чувствовать его взгляд на себе, слишком яркий свет не требуется. Вздрагиваю. Ежусь и тянусь губами.