Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р.

Упираясь пятками в матрас, я принимаю сидячее положение, пытаясь чувствовать себя немного менее уязвимой, когда он пристально смотрит на меня. Моя одежда развешана на спинке в ногах кровати, поэтому я хватаюсь за хлопчатобумажные простыни, двигаясь, чтобы нырнуть под них.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

Я замираю, мои пальцы вцепляются в простыни, пока костяшки пальцев не сводит судорога.

— Это похоже на разговор, для которого мне не следует быть раздетой.

— Положи пальцы обратно на свою киску и покажи мне, что ты думаешь о том дерьме, которое они говорят о твоем муже. — Облизывая губы, Кэл двигается вперед, чтобы встать на колено на кровати одной ногой. Его рука вытягивается, хватает меня за запястье и отрывает каждый отдельный палец от простыни.

— Я даже не знаю своего мужа, — огрызаюсь я, пытаясь вырваться из его хватки. Возбуждение, которое я испытывала несколько минут назад, испаряется, сменяясь в резком тоне, и на его месте появляется необходимость бороться.

Оскалив зубы, я поднимаю свободную руку назад, посылая ее по воздуху к его лицу.

Глупо, на самом деле. Кэл ловит мою руку еще до того, как она соприкасается; он вырывает ту, что держит простыню у меня за спиной, удерживая ее между нами, затем подносит мою другую руку к своим губам.

— Ты знаешь больше, чем показываешь, — отвечает он, беря мой указательный и средний пальцы и отделяя их от остальных. Посасывая два пальца, он проводит по ним языком, не прерывая зрительного контакта, и это посылает во мне новую волну осознания, заставляя мои пальцы на ногах сжиматься сами по себе.

Синдром предательства тела, как однажды назвала это мама. Когда ты бессилен перед плотью, несмотря на то, что твой разум знает лучше. Она пыталась утешить меня перед моей свадьбой с Матео, говоря, что до тех пор, пока он делает это хорошо для меня, мое тело научится наслаждаться этим.

Разум, размышляла она, был совершенно другим полем битвы, но она поклялась, что в конечном итоге его можно победить, ссылаясь на свой собственный успех в этом вопросе.

Проблема была в том, что я уже знала, каково это — хотеть своего любовника, и не было ни малейшего шанса, что Матео когда-нибудь сравнился бы с этим.

Даже сейчас, когда я пытаюсь отмахнуться от реакции своего тела как от биологии, я знаю, что ее рассуждения не совсем верны. Мое тело совсем не предает меня; просто я бы хотела, чтобы оно было так.

Это, безусловно, облегчило бы все это.

Он сжимает мои пальцы в кулак, он возвращает руку к верхушке моих бедер, проводя ими по мягкой плоти. Мои бедра дергаются в такт движению, и он ухмыляется, раздувая ноздри.

— Так что? — насмехается он, приподнимая бровь, заставляя мои пальцы нежно кружиться вокруг клитора. У меня перехватывает дыхание, и он наклоняется так, чтобы наши глаза были на одном уровне. — Что еще ты знаешь обо мне, малышка?

Моя голова тяжелеет в этом положении, боль пронзает мышцы шеи; я позволяю ей откинуться назад, когда удовольствие, поющее в моих венах, усиливается, заставляя ноги дрожать.

— Тебе тридцать два, и у тебя день рождения на Хэллоуин. Тебе нравится читать стихи и мемуары, хотя ты совсем не пишешь. Ты получил медицинскую степень в Тафтсе и проходил ординатуру в университете Джона Хопкинса.

Он издает звук, но я не могу сказать, впечатлен он или ему скучно от моего пересказа его скудной страницы в Википедии. Помимо этого, на самом деле я не так уж много знаю о нем, за исключением того, что он представляет опасность, которой я никогда не могла противостоять.

— Ты знала, что перед тем, как ты встретила меня в моем кабинете внизу, я как раз закончил убивать человека? — шепчет Кэл, его горячее дыхание касается моего лица. Однако я едва могу сосредоточиться на его словах, слишком поглощенная ощущением того, как он направляет мои пальцы, создавая магию между моими бедрами. — Вот почему на моей одежде была кровь. Я знаю, что ты заметила; увидел вспышку страдания в твоих дразнящих глазах, а затем увидел, как твое беспокойство исчезло, когда ты решила, что тебя больше волнует удовлетворение твоих потребностей, чем то, что я делаю в свободное время.

Отпуская руку, скрученную за моей спиной, он кладет ладонь мне на плечо, толкая меня так, чтобы я оказалась на одном уровне с матрасом. Он все еще манипулирует моими пальцами, переключая движение на вращение против часовой стрелки, из-за чего я прикусываю губу, чтобы не закричать.

— Тебя никогда не волновало, что люди думают обо мне, не так ли? — спрашивает он. — Не заботили души, которые я украл, или жизни, оборванные моими голыми руками.

Я чувствую, как его пальцы скользят по шраму на моем бедре, затем возвращаются вверх, обводя мой вход. Кончик одного из них слегка пронзает меня, вызывая тихий вздох в моей груди.

Мой желудок сжимается, что-то дикое разрастается внутри меня, когда правда в его словах впитывается в кожу, усиливая мою погоню за наслаждением.

Меня не волнуют жизни, которые он оборвал. Это всегда было моей проблемой.

— Кто-то наблюдает за нами, — говорит он, вызывая у меня в голове красные флажки. Мои глаза расширяются, ища его, но в ту же секунду он погружает в меня три пальца, крадя слова с языка.

Я стону, когда он прижимает их к моим внутренним стенкам, дразня и массируя, отвлекая меня.

— У меня такое чувство, что это может быть твой отец. Я просто не совсем понимаю, зачем.

Моя рука начинает отдергиваться, когда его слова проникают в мой затуманенный мозг, но он шлепает меня по внутренней стороне бедра, и я вздрагиваю от того, что чувствительная плоть там подвергается жестокому обращению.

— Я не говорил тебе останавливаться. — Он начинает двигать пальцами быстрее, неглубокими толчками, которые заставляют меня приподнимать бедра, молчаливо умоляя о большем. — Если он хочет посмотреть, мы устроим ему шоу.

Эта мысль должна была бы заставить меня задуматься или отшатнуться в ужасе, но этого не происходит. Невидимый огонь разгорается у меня внутри, распространяясь, как лихорадка, по всему телу, поселяясь в костях.

— Я боюсь, что твои родители — особенно твоя мать — думают, что они могут спасти тебя от меня. Так что, если они посеяли это маленькое семя в твоем сознании, позволь мне полностью выкорчевать его, раз и навсегда. — Мой оргазм достигает пика, когда он набирает скорость, и я яростно тру свой клитор, пытаясь не отставать от его темпа, ощущения соревнования заставляют мое зрение затуманиваться.

— Ты никуда не денешься, моя маленькая Персефона. Я привез тебя на свой остров не для того, чтобы ты могла уехать, и уж точно не освобождаю тебя от заточения. Ты будешь рядом со мной, черт возьми, как королева моего маленького Подземного мира, и все, что твоя семья когда-либо сможет делать, это смотреть.

Я задыхаюсь, когда он заканчивает свое предложение, образ моих родителей, наблюдающих, как Кэл трахает меня, восхитительно запретный и пьянящий по какой-то причине. Окончательный акт неповиновения, я полагаю.

Выгибаю спину, мое удовольствие пронзает меня насквозь, разбивая на миллион маленьких зазубренных кусочков. Он пульсирует во мне так сильно и полно, что я задыхаюсь от него, моя липкая рука падает на бок, когда клитор сильно пульсирует от толчков.

— Ты божественна, когда кончаешь, малышка.

Кэл отстраняется от меня, вытирая пальцы о мой шрам, затем протягивает руку, чтобы погладить большим пальцем мою скулу. Выражение его лица заставляет мой желудок сжаться, нежность, с которой он прикасается ко мне сейчас, расходится с тем, как он делал это каждый раз раньше.

— Кто был у двери? — спрашиваю я, связная мысль, наконец, пробивается в мой мозг, воспоминание о том, что прервало нас, прежде чем разбить след оргазма. — И что ты имеешь в виду, когда думаешь, что папа наблюдает за нами?

— Не беспокойся об этом. — Выпрямляясь, Кэл соскальзывает с кровати, прочищая горло. — Отдохни немного, Елена.

А потом он исчезает из комнаты.