Упал. Очнулся. Папа! (СИ) - Логвин Янина

Сбитая с толку обстоятельствами не меньше меня, белокожая, с почти прозрачными веснушками на аккуратном носу и румянцем на щеках, с внимательным взглядом чуть раскосых каре-зеленых глаз, она держалась спокойно и ее голос что-то будил душе. Еще неясное и, возможно, ненастоящее, лишь пригрезившееся от желания вспомнить, но определенно цепляющее внимание. Словно тускло забрезживший свет маяка в густом тумане.

А потом, как снег на голову, семья. У меня есть дети? Трое?! С ума сойти!

Хреновый я отец, если смог их всех забыть. Да и мужик, похоже, тоже так себе, судя по тому, что увидел.

Старшей девочке лет десять — светленькая и голубоглазая, с виду тихоня — характер не мой, да и черты лица незнакомые. Увидев меня, спрятала взгляд и смотрела украдкой — почему? Я что, с детьми излишне строг? А вот пацан — вылитая мама, и за словом в карман не полез, так что вряд ли. Младшая — любопытная, такая же темноволосая, как я.

Мои дети.

Когда задал вопрос жене, сам не знал, на что надеялся, но ответ пригвоздил к земле и шокировал.

Я не видел их раньше. Никогда. Я не знал их запаха, голосов и характеров. Не слышал их смеха и не помнил, как они росли. Мне необходимо было остаться одному, чтобы принять факт их существования и смириться с тем, что я ошибался. Что я не только муж… но и отец.

Петушок Андрей Александрович.

Рехнуться! Как тут не двинуться умом и поверить в это?

В спальне стояла кровать, не слишком широкая, допотопный шкаф и такой же громоздкий комод, новые тумбочка и телевизор на стене. Не мое. Все не мое! Рыжая суетилась передо мной, так и не переодевшись в домашнюю одежду, а я смотрел на ее напряженную спину, и вот здесь уже однозначно «чужая» ответить не мог.

Для матери троих детей фигура у моей жены была отличная, да и на вид — молодая девчонка. Все на месте, и в тех пропорциях, которые притягивают мужской взгляд. Под неказистым платьем длиной до колен угадывались стройные ноги и бедра.

— Сколько тебе лет? — задал вопрос в спину. Вышло неожиданно резко, но сегодня мне точно было не до терпения.

«Жена» удивленно обернулась, но ответила.

— Двадцать семь.

— А мне сколько?

После небольшой паузы услышал:

— Двадцать девять.

Шестеренки в голове крутились дальше.

— А нашей старшей дочери… сколько?

И снова пауза. На этот раз Рыжая повернулась и провела в волнении рукой по волосам.

— Рите одиннадцать с небольшим хвостиком. Стёпе восемь, а Сонечке — пять.

— Сколько? Одиннадцать?! — я почувствовал, как просел голос. — Это что же получается, что я… что мы с тобой… Почему мне никто башку не открутил за то, что я сделал?!

Жена не просто покраснела, она пошла красными пятнами, открыв рот для вдоха.

— Даша?

— Т-так получилось, Андрей, — поспешно спрятала взгляд и отвернулась. Поправив постель, включила напольный светильник и подошла к окну, чтобы задернуть шторы. — Мы оба не были против и оставили ребенка.

— Какой ужас.

— М-м, не знаю. Для кого как. Располагайся, я буду с детьми. Если что-то понадобится — зови. Полотенца и одежду найдешь в шкафу.

Сказала и неслышно вышла, словно сбежала. Как будто от одиночества мне могло стать легче. Да и ей тоже.

Если бы я знал, что мне нужно, я бы облегчил жизнь нам двоим. А так, оставшись один, не раздеваясь упал на кровать и прикрыл запястьем глаза. Мне хотелось уйти, захлопнуть дверь этой чужой квартиры и никогда сюда не возвращаться. Забыть о детях, о собственной никчёмности (оказалось, что я способен наплодить отпрысков, но не заработал им на нормальную мебель и машину). И даже о Рыжей…

Черт, не знаю! Неужели мы, и правда, столько лет вместе?

Вполне возможно, сейчас я чувствовал раздражение куда больше по отношению к себе, чем к ней.

Входная дверь в спальню неслышно приоткрылась и в щель просунулся крохотный нос. Шмыгнул осторожно от любопытства.

Самая младшая, Соня.

О, нет. Не сейчас! Не сегодня!

Пожалуйста!

Даша

Ночью снились кошмары — такие явные, будто видела наяву. Во сне память к Воронову вернулась, и злой шеф гонялся за мной по всем лестницам и этажам родной корпорации, мечтая оторвать и откусить всё, до чего дотянется. В конце концов, загнав в тот самый секретный архив, в котором я застукала его брата с любовницей, прижал грудью к стене и, обхватив руками шею, затряс со словами:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Как ты могла, Петухова? Как ты могла меня обмануть?! Совести у тебя нет! Уволю к чертовой матери!

— Не увольняйте, Андрей Игоревич! Я не хотела! Это все он!

— Кто?

— Черный кот с желтыми глазами!

— Вон из «Сезама»! И чтобы духу твоего здесь не было, шарлатанка!»

Проснулась в поту, хватая воздух ртом, словно меня черти сквозь кочегарку на пузе протащили. Не знаю, как еще не закричала. Видимо, инстинкт сработал и страх не разбудить детей.

Как могла его обмануть? А вот так. Сам виноват! Не нужно было вопросы каверзные задавать, да еще так не вовремя! И понять ничего не успела, а уже попалась, как глупая рыба ловцу на крючок.

Если бы сразу сообразила, о чем он, обязательно бы пару лет к своему возрасту прибавила, чтобы не пришлось краснеть из-за своей распущенности. А так даже во сне не хватило смелости признаться Воронову, что Риточка и Соня не мои девочки. Точнее, самые что ни на есть мои, но рожала их не я, а сестра Ольга.

Господи, как я не люблю вспоминать то время! Словно по живой душе ножом. И суток не прошло после рождения Сонечки, как Оли не стало — сердце не выдержало. С пороком она у нас была, слабенькая, да еще и с личной жизнью не повезло. Риточку от связи с женатым мужчиной родила.

Я тогда в старших классах училась, так что все понимала. Сколько мама слез пролила, чтобы роман этот проклятый закончился — там семья, своих детей растить надо, а они как с ума сошли. Неправильно это. И заканчивался ведь, рвала Ольга отношения, но проходило время, и всё начиналось снова.

Глядя тогда на сестру, я зареклась: у меня так никогда не будет. Или по любви, и чтобы только я одна, или никак.

А потом от этой связи и Сонечка появилась.

Когда шок после смерти сестры прошел, а отец не явился, я решила забрать девочку. И речи быть не могло, чтобы ни в чем не повинная кроха осталась одна с чужими людьми. Мама со мной согласилась. И Славик тоже. Тогда у нас уже был Стёпка, сами студенты, мы с мужем снимали в городе малосемейку и перебивались с копейки на копейку, как могли, но была твердая уверенность — сможем. Молодые и сильные, справимся, все получится!

После того, как оформила все документы, Риточку тоже от мамы к себе в город взяла — плакала она сильно и просилась ко мне. А потом первый класс, безденежье, Степка с Сонечкой крохи совсем, детский плач, бесконечные стирки и каши. Горшки, коляски, прививки… И Славка не выдержал.

Сначала пытался объяснить, что нам в наши двадцать два и двадцать четыре года рано иметь троих детей. Что мы еще ничего в этой жизни не видели, и что он уже не помнит, когда высыпался нормально. Что я стала худая, как щепка, глаза запали, и перестала его замечать.

Но я замечала, правда, из последних сил. И понимала… Но отказаться от девчонок не могла. Да и как отказаться, когда Сонечка засыпала только на моих руках и называла «мамой». Распахивала серые глазки, похожие формой на мои, по-детски лучистые, с радостью меня встречая. А Риточка, сама еще ребенок, как взрослая во всем старалась помочь.

Однажды Славик не пришел домой в выходные, а потом пропал на неделю. Как раз не вернулся к сроку, когда пришел момент платить за съемное жилье. Оставшись без выбора, я собрала сумки и вернулась к маме, устроила старшенькую в школу.

Через месяц узнала, что муж уехал на заработки, куда-то на север. Позвонил и пообещал, что устроится там, как человек, и меня к себе вызовет.