Стилист (СИ) - Лось Наталья

БАГГИ — штаны, в которые будто наложили.

КЛАТЧ — большой вычурный кошелёк, придумала Коко Шанель.

Маруся теперь точно знала, что её любимые ботинки разработаны армейским врачом, поэтому удобные и неубиваемые. Называются мартинсы. А любимые летние кеды на резиновой подошве — слипоны, и придуманы, как обувь для сёрфинга.

Но самое приятное открытие она сделала, когда узнала, что ее необъятные ночнушки сияли в тренде аж с Х1V века и назывались шемизами.

«Вот так! Я давно шагаю в ногу со временем», — развеселилась Маруся.

Иногда она спрашивала Стилиста, что означает незнакомое слово или выражение, которое слышала на вечерних посиделках в поисках концепции. Юрик терпеливо объяснял, но Маруся частенько оставалась в недоумении:

«Зачем шить платье вручную, если быстрее и аккуратнее можно сделать это на швейной машинке? Естественно, так напрягаться можно только на одном экземпляре. Почему такие вещи позволено шить только домам моды где-нибудь в Париже, Милане или Лондоне? А в Минске никто не отважился пошить костюмчик ручками? А валяльщицы придуманных ими стильных платьев — не могут создавать высокую моду?» Маруся приводила странные примеры:

— Соседка Марина, у которой не было швейной машинки, будучи беременной, сшила себе платье вручную меленькими бисерными стежками. Материал выбрала дорогой. Фасон придумала сама. Почему это не высокая мода?

Стилист смеялся и терпеливо объяснял:

— Потому, что соседка Марина не диктует моду и не задаёт тренды для домов мод. Она не знаменитый дизайнер, и ее платье будет стоить ровно столько, сколько она потратила денег на материал и нитки для шитья, а не 100 000 долларов. Высокая мода — это искусство, а не одежда, чтобы носить.

— Совсем с ума посходили, — ворчала Маруся.

Постепенно бухгалтерше становилась ближе и понятнее тема, которая терзала Стилиста и его родственницу, но она боялась встревать в заумный разговор Юрика и его тётушки.

Иногда Стилист зависал среди споров и предложений на минуту-две: замолкал, взгляд его становился отрешённым.

Он ничего не видел и не слышал, но спустя несколько минут спокойно выплывал из этого транса, в котором втихую складывал сохранившиеся пазлы памяти в знакомые картинки. Маруся тоже замирала, когда видела этот отсутствующий взгляд, боясь что-то испортить в состоянии Стилиста. Ей казалось, что он, как лунатик, ходит сейчас по краешку колодца или сидит на подоконнике девятого этажа, и стоит его окликнуть, как он проснётся и разобьётся, не оценив должным образом обстановки. Было ли это от характера Стилиста, прежних его привычек, которые он тоже с удивлением узнавал в себе, или от удара по голове — Маруся не знала.

Сидеть безмолвно за столом, пока шли беседы о том, как найти оригинальную идею, Марусе было скучно. В обсуждения её не приглашали: ну что ценного могла придумать бухгалтерша! Не то чтобы с ней не разговаривали, конечно, она не оставалась без внимания, незамеченной: подай, пожалуйста, сахарницу, будь добра, подлей кипяточку, тебе покрепче?..

Евгения Ивановна, стараясь зажечь Юрика, рассказывала об особенностях новых тканей, приводила примеры таких невероятных проектов, как дефиле на Великой Китайской стене, в пустыне Мингаша.

— В пустыне? — удивилась Маруся. — Где это, в Африке?

— Да нет, тот же Китай!

— Господи, а в пустыне зачем, для кого? — всплёскивала руками Маруся.

— Это показы для богатых европейцев, которым нравится экзотика. Там двадцать веков назад проходил Великий шёлковый путь. А идеи принадлежат отнюдь не китайцам, а французу Пьеру Кардену, — терпеливо разъясняла Евгения Ивановна.

— Ну, уж Великая стена — это китайский проект! — попробовала догадаться Маруся.

— Да нет, это задумка немца Карла Лагерфельда. Тоже недешёвая идея. На этот проект ушло 10 миллионов долларов.

— Молодые — очень смелые на идеи, — улыбнулась Маруся.

— Лагерфельду уже 80! Очень трудолюбивый и гениальный дизайнер. Умеет старичок думать нестандартно, и всегда удивляет, — возразила Евгения Ивановна.

— Странностей у него достаточно, — поддержал тетку Стилист.

Он, задумчиво теребя своё ухо, вдруг вспомнил про презентацию коллекции шуб вокруг глыбы льда высотой в восемь метров, привезенной с Северного Ледовитого океана…

— Тот же Карлуша придумал и осуществил! Неожиданные места для подиума — лучшее проявление идей его коллекций.

Маруся, раскрыв рот, слушала похожие на небылицы истории.

Стилист прекрасно ориентировался в истории дефиле, помнил даже незначительные детали, связанные с мировыми показами известных модельеров, но ничего не делал, чтобы самому хоть на кроху придвинуться к грядущему конкурсу.

Ночью Маруся прочитала всё, что нашлось в Интернете про Лагерфельда, который, кроме одежды, придумывал обувь, мебель, духи, самолёты, писал сценарии для кино и снимался сам. Даже после восьмидесятилетнего юбилея гениальный немец был плодовитым на всякие задумки, которые взрывали сознание не только у толстых бухгалтерш. Уже в преклонном возрасте он сбросил 40 килограммов, чтобы одеваться в брюки-дудочки и впечатлять своим стильным видом всех, кто имел совсем другое представление о пенсионерах.

Карл Лагерфельд, кумир дизайнеров и стилистов, не любил толстых женщин, низкорослых мужчин и детей разного возраста. Маруся снова и снова листала в интернете страницы с его фотографиями, статьями, просматривала видео, читала скандальные статьи о нём.

Она нашла всё: и про глыбу льда, и про подиум в пустыне. И, наконец, бухгалтерша поняла тот ужас и отвращение Юрика в тот момент, когда она натягивала на него спортивные штаны. «Спортивные штаны — это символ поражения! Вы потеряли контроль над своей жизнью и поэтому купили себе спортивные штаны», — утверждал Лагерфельд. Бухгалтерша подумала о том, что в родном спальном районе, где мужчины сплошь и рядом ходили в синих тренировочных штанах с лампасами и без — за пивом, водкой и даже на свидания, — никто не смог бы завоевать её сердце. Тут Карлуша оказался стопроцентно прав!

Последняя новость про Лагерфельда ей не понравилось. Его нетрадиционный подход к жизни включал в себя и сексуальные отношения. Великий дизайнер был геем.

Разговоры за столом раз от разу заезжали в какой-то смысловой тупик. Стилист лохматил карандашом стопку бумаги, рисуя на ней очень сложные механизмы, изобилующие шестерёнками, заклёпками и зигзагообразными трубами. Это так мало напоминало одежду, что даже Маруся понимала — у Стилиста в мозгах случилось замыкание. Юрик отказывался штурмовать время.

— Что можно сделать за такой короткий срок? — оправдывался он перед тёткой.

— Твой уважаемый Лагерфельд делал по десять коллекций за год, — выпалила Маруся и густо покраснела, потому что сама не ожидала от себя такой смелости.

Евгения Ивановна с любопытством посмотрела на неё и перевела взгляд на вялого Юрика. Стилист на секунду задержал карандаш:

— Маруся, а ты надевала хоть раз такое платье, в котором чувствовала себя принцессой?

Марусин комплекс выхватил из вопроса два слова: «платье» и «принцесса». Всё, что она встречала в свой адрес с детских лет до девичества: оскорбления, дразнилки, подчеркивание какой-то второсортности из-за плохой одежды, своей упитанности и откровенных издевательств красивых мальчиков и девочек, — связывалось с этими словами. Платья строчила мама, которая ходила на курсы кройки и шитья. Свои модели к зачету она шила на дочку, переделывая свою нелюбимую одежду. Фасоны выбирала вычурные, ткани совсем не детские. А язвительное: «Наша прынцэсса!» — отличалось от дворцового этикета. О чем тут было вспоминать!

«Все-то вам шуточки, а мне — как кнопки на стуле: кому смешно, а кому — больно». Но приглашение в разговор стоило многого. Только бы не оконфузиться!

Маруся стояла на краю оврага и понимала, что свалится туда и сломает себе шею. Это чувство пустоты и опасности было таким ощутимым, таким конкретным, что она взмахнула руками, будто отыскивая себе опору. Красный самодельный браслетик на запястье мелькнул перед глазами и выполнил свою миссию.