Дж. Редмирски - По дороге в вечность

– Не надо извиняться, – поспешно говорю я, стараясь ее успокоить. – Я тебя внимательно слушаю.

Мишель затронула мою больную тему, но меня ее слова почему-то не задевают, как задевали в устах Натали и других. Возможно, дело в том, что она не пытается ничего выспрашивать или жалеть меня. Сейчас разговор вообще не обо мне, а о Мишель, и я готова хотя бы выслушать ее. Это мой единственный способ ей помочь.

Мишель снова бросает взгляд в сторону гостиной, потом вздыхает.

– Эйдан хочет детей, – говорит она. Я чувствую, как внутри меня все сжимается, но вида не подаю. – Я тоже хочу, но не сейчас. Позже.

– Понимаю, – киваю я и пытаюсь внести долю юмора. – Хорошо, что это никак не связано с вашими отношениями или с тем, что он вдруг стал варить в подвале дома «кайфовые» смеси.

Мишель негромко смеется и вешает полотенце на штангу.

– Ты права. – Ее карие глаза тоже улыбаются. – Нет, по части смесей я могу быть спокойна. Я просила его дать мне еще года три. Я ведь и так постоянно окружена детьми. Я люблю их, а иначе в педиатрии нечего делать. Но одно дело, когда ты возишься с ребенком у себя в кабинете и знаешь, что его потом уведут или унесут, и совсем другое – растить своего. Это совершенно иной уровень ответственности. А воображение Эйдана не идет дальше Лиги юниоров, выездов на природу и так далее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

– Да, – деликатно смеюсь я.

Крошечная часть моего сознания задается вопросом: зачем Мишель мне это рассказывает? Может, хочет утешить? Дескать, растить ребенка непросто, и ты должна морально созреть для материнства. Может, и так. А возможно, я это придумываю, а она просто хотела поделиться своими бедами. Ей действительно тяжело. Пока мы гостим, они с Эйданом будут «держать фасад», но после нашего отъезда все вернется на круги своя.

– Как у Эндрю с сеансами физиотерапии? – спрашивает Мишель.

Атмосфера в кухне сразу же меняется. Нам обеим становится легче дышать. Мы радуемся, что щекотливые темы остались позади.

– Поначалу у него была мышечная слабость, но он быстро окреп. Практически перестал ходить на сеансы.

– Что ж, приятно слышать. – Мишель кивает, выдвигает стул и садится.

Возникает пауза. Мы обе не знаем, о чем говорить. Нас выручают Эйдан и Эндрю, которые вваливаются на кухню. Эйдан направляется прямо к холодильнику, а Эндрю усаживается своим тяжелым задом мне на колени.

– Эндрю! – Я хныкаю и смеюсь, пытаясь столкнуть его с колен. – Похудей на несколько фунтов. Ты меня вот-вот раздавишь!

Он не слезает, а поворачивается ко мне и целует в переносицу.

– Слезь! Слышишь?! – воплю я, и он наконец слезает. – У тебя такой костистый зад.

Я энергично тру затекшие ляжки. Разумеется, его зад никак не назовешь костистым, но выражение его лица стоит этой драматичной лжи.

– Как маленькие, – говорит нам Мишель.

Она уже возле раковины. Я даже не заметила, когда она успела встать.

Эйдан достает из холодильника еще бутылку пива и садится на стул, где прежде сидела Мишель. Эндрю поднимает меня на руки, будто пушинку, занимает мой стул. Я оказываюсь у него на коленях.

– Вот так-то лучше, – говорю я.

Эндрю обнимает меня за талию:

– Мы тут с Эйданом поговорили…

Концовка фразы может быть любой, и я не уверена, что она мне понравится.

– Да? – настороженно спрашиваю я и смотрю на Эйдана, поскольку лица Эндрю мне не увидеть.

– И о чем же вы, интересно, говорили? – поддразнивает его Мишель. Она стоит, упираясь бедром о кухонный стол, и смотрит на нас.

– Как насчет того, чтобы завтра вечером поиграть в моем баре? – Эйдан ставит бутылку на стол. – Самый людный вечер недели. Посетителям ваш репертуар наверняка понравится.

Единственный раз, когда я нервничала, выступая в баре, был наш с Эндрю дебют в Новом Орлеане в «Олд пойнт баре». Но сейчас петь в присутствии Эйдана и Мишель, перед незнакомыми людьми, которых я, скорее всего, больше никогда не увижу… Не могу сказать, что я уж так сильно нервничаю, хотя у меня скручивает живот.

– Я не знаю…

Эндрю нежно поглаживает мне спину.

– Соглашайся, – говорит он, стараясь не быть слишком бесцеремонным.

«Эндрю, куда подевалась твоя настойчивость? – мысленно спрашиваю я. – Стань прежним. Веди себя как в тот день, когда ты заставил меня под дождем лезть на крышу твоей машины или когда я не хотела помогать тебе менять колесо, а ты буквально за руку вытащил меня из салона».

– Соглашайся, – вторит брату Эйдан. – Эндрю говорит, ты отлично поешь.

– Эндрю преувеличивает, – бормочу я, одновременно краснею и вздрагиваю. – Ты ему не верь.

– А я думаю, это замечательная идея, – добавляет Мишель, садясь к мужу на колени.

Он игриво шлепает ее по бедрам. Этот жест мне знаком. То же проделывал со мной Эндрю, и не раз. Вообще-то, с Эйданом у Эндрю куда меньше внешнего сходства, чем с Эшером, но общность привычек сразу выдает в них братьев.

Я наклоняю голову. Эндрю завел мои руки себе за шею и сплел пальцы. Он улыбается во весь рот. Ну как тут скажешь «нет»?

– Ладно, – соглашаюсь я. – Буду петь. Но нужно подобрать музыку.

Эйдан кивает.

– На твое усмотрение, – говорит Эндрю.

– Сколько продлится наше выступление? – спрашиваю я.

– Это решайте сами, – предлагает Эйдан. – Ограничитесь одной песней – и на том спасибо. Выбор за вами.

Ложимся поздно, наигравшись вчетвером в азартные компьютерные игры. Комната, которую нам отвели, – напротив спальни хозяев. И все равно здесь я чувствую себя менее скованно, чем у матери. В той комнате тихо, чего нельзя было сказать про нашу. Я старалась не слишком стонать и вскрикивать, а это совсем не просто, когда Эндрю войдет в раж.

Он заснул, а мне не спится. Целых три часа я ворочаюсь с боку на бок. Слышу тихое дыхание Эндрю и шум проезжающих машин. Лучики от их фар пробегают по стене и исчезают.

Не спится, и все тут. После того… Словом, в последние две недели мне трудно засыпать. Даже когда мне это удается, сон прерывистый. Стараюсь не разбудить Эндрю. Ему так хорошо спится в доме брата.

Наконец я вылезаю из постели, открываю сумочку и лезу за таблеткой. Я стащила у мамы тот флакон. Таблетки помогают мне уснуть. И потом, мне нравится состояние, которое они вызывают. Они отгоняют боль. Но я осторожничаю. У меня нет быстрого привыкания. Я никогда не принимала наркотики. Разве что несколько раз курила травку в выпускном классе. Тогда все это делали.

Я постоянно думаю, как буду справляться, когда таблетки закончатся.

Взяв одну, держу ее на ладони. А может, проглотить две? Тогда я наверняка усну. Мне хочется хорошенько выспаться, чтобы ко времени выступления не клевать носом. Довод вполне убедительный. Приму две.