Элиф Шафак - Сорок правил любви
Когда завершился период изоляции, меня отправили мучиться на кухню под начало повара. И я мучился. Но честно говоря, как бы я ни ненавидел его, я ни разу не нарушил установленные им правила — по крайней мере до того вечера, когда у нас появился Шамс Тебризи. В тот вечер, поймав меня, повар не пожалел ивовых прутьев и задал мне знатную трепку. Потом выставил мои башмаки за дверь носами наружу, давая понять, что мне пора убираться вон. В доме дервишей никогда никого не выталкивают тумаками на улицу и никогда никому не говорят прямо: мол, ты не выдержал испытания. Неудачника выпроваживают молча.
— Мы не можем сделать из тебя дервиша против твоей воли, — заявил повар. — Даже если привести осла к воде, его все равно не заставишь пить. Осел должен сам захотеть этого. Другого способа нет.
Значит, он считает меня ослом. Честно говоря, я бы уже давно сам сбежал от дервишей, не будь тут Шамса Тебризи. Меня удерживает любопытство. Никогда прежде мне не приходилось встречать таких людей. Он никого не боится и никому не подчиняется. Даже повар уважает его. Если мне и хочется подражать кому-нибудь в этом доме, то не старому смиренному учителю, а одному лишь Шамсу с его достоинством и непокорностью.
Да, Шамс из Тебриза — настоящий герой. Встретив его, я решил, что мне ни к чему становиться кротким дервишем. Проведи я рядом с ним побольше времени, я стал бы таким же дерзким, стойким и непокорным. Когда же наступила осень и я понял, что Шамс навсегда покидает нас, то решил идти вместе с ним.
Сделав свой выбор, я отправился на поиски Баба Замана, которого нашел читающим старую книгу при свете масляной лампы.
— Что тебе нужно, послушник? — спросил он, не скрывая раздражения, словно оно накатывало на него от одного моего вида.
Тогда я, насколько мог решительно, произнес:
— Учитель, мне известно, что Шамс Тебризи скоро покинет нас. Я хочу идти с ним. Может быть, ему понадобится спутник?
— Вот уж не думал, что он тебе так понравился, — подозрительно отозвался учитель.
— Или таким образом ты хочешь избежать работы на кухне? Твое испытание еще не закончено. Вряд ли тебя уже можно назвать дервишем.
— Может быть, путешествие с Шамсом станет моим испытанием? — предположил я, понимая, что веду себя слишком дерзко, однако не в силах удержаться от вопроса.
Учитель опустил взгляд и погрузился в размышления. Чем дольше он молчал, тем очевиднее мне становилось, что он просто выбранит меня за наглость и прикажет повару получше следить за мной. Однако ничего этого учитель не сделал. Он грустно посмотрел на меня и покачал головой:
— Наверное, сын мой, ты не рожден для здешней жизни. В конце концов, из семи дервишей, ступивших на этот путь, остается только один. Мне кажется, ты не годишься быть дервишем и тебе надо поискать другую дорогу. Что же до сопровождения Шамса, тебе придется спросить его самого.
После этого учитель вежливо, но твердо кивнул мне и вернулся к чтению.
Ощутив свое ничтожество, я опечалился, но тем не менее вдруг почувствовал себя свободным.
Шамс
30 сентября 1243 года, Багдад
В предрассветный час я был уже на коне и в пути. Один-единственный раз я остановился, чтобы оглянуться назад. Дом дервишей напоминал птичье гнездо, прячущееся среди тутовых деревьев и кустов. Некоторое время перед моим мысленным взором стояло усталое лицо Баба Замана. Знаю, он беспокоился обо мне. Однако сам я никаких причин для беспокойства не находил. Ведь я отправился в путешествие внутрь Любви. Что может случиться плохого? Десятое правило гласит: «Между Востоком, Западом, Югом и Севером нет никакой разницы. Не важно, что за цель у тебя, главное — чтобы каждое путешествие было не внешним, а внутренним. Тогда познаешь весь мир».
Конечно же я понимал, что меня ждут трудности, но не придавал им особого значения. Я радовался, что наконец-то судьба ведет меня в Конью. Я был суфием и привык вместе с розами принимать шипы, а тяготы жизни вместе с ее радостями. Отсюда еще одно правило: «Роженица знает, что нет рождения без боли, мать без боли не может подарить жизнь своему дитяти. Точно так же необходимы трудности, когда рождается другое „я“.
Глине, чтобы закалиться, надо пройти через огонь. Любви, чтобы стать совершеннее, надо пройти через боль».
Накануне вечером, перед отъездом из дома дервишей, я открыл окна в своей комнате, чтобы из темноты ночи в нее вошли все запахи и звуки. При неверном свете свечи я срезал свои длинные волосы. Потом сбрил бороду и усы и избавился от бровей. Сделав это, я посмотрел на себя в зеркало и увидел, что мое лицо стало светлее и моложе.
— Предстоящее путешествие уже изменило тебя, — сказал учитель, когда я пришел к нему попрощаться. — А ведь оно еще даже не началось.
— Да, вы правы, — негромко произнес я. — Это еще одно правило из сорока моих правил: «Поиск Любви меняет нас. Нет такого человека, который не возмужал бы на этом пути. Едва начинаешь поиск Любви — и сразу меняешься внутри и снаружи».
Почти незаметно усмехнувшись, Баба Заман взял бархатную шкатулку и вручил ее мне.
В ней я обнаружил зеркало в серебряной оправе, шелковый носовой платок и стеклянный флакон с притиранием.
— Эти вещи помогут тебе в путешествии. Используй их по мере надобности. Если потеряешь уверенность, посмотри в зеркало, и оно вернет тебе ее. Если пострадает твоя внешность, тебе пригодится носовой платок: он напомнит тебе, что сердце у тебя чистое. Что до притирания, оно излечит твои раны, как внутренние, так и внешние.
Я нежно погладил все три предмета, закрыл шкатулку и поблагодарил Баба Замана. Больше нечего было говорить.
Когда с первыми лучами солнца запели птицы и крошечные капли росы повисли на ветках, я оседлал коня и отправился в Конью, не зная, чего ждать, но веря в судьбу, которую уготовил для меня Всевышний.
Послушник
30 сентября 1243 года, Багдад
Боясь попасться на глаза Шамсу Тебризи, я ехал далеко позади него на украденной в приюте дервишей лошади. Однако вскоре я понял, что потеряю его, если не покажусь ему на глаза. Шамс остановил лошадь на багдадском базаре, чтобы передохнуть и кое-что купить в дорогу. Тогда я решил, что наступило подходящее время, и предстал перед ним.
— Рыжий неуч, что тебе понадобилось здесь, да еще лежа на земле?! — воскликнул Шамс, не слезая с лошади; выглядел он то ли испуганным, то ли изумленным.
Я встал на колени, сжал руки и вытянул шею, как делают попрошайки, после чего проговорил с мольбой:
