Марина Соколова - Афиканский роман

Получив домашнее задание, шеф, в сопровождении несостоявшихся учеников, покинул классное помещение; зато на его место тут же заступил понурый Иван Иваныч. "Я вам наговорил с три короба, – потупил взор проштрафившийся мужчина. – В жизни всякое бывает. Нам с вами сам бог велел дружить". "Против кого?" – в упор спросила переводчица. Преподаватель впал в панику, но ненадолго. "Вы ещё очень молоды и не знаете жизни, – трогательно сказал Иван Иваныч. – За своё место под солнцем нужно бороться. Так давайте бороться вместе". "Я не хочу бороться", – прерывисто задышала потухшая девушка. Иван Иваныч заподозрил неладное и в пожарном порядке отскочил вместе со стулом. Однако сомнительная сексуальность предусмотрительного мужчины тут была ни при чём. У Ларисы заколотилось сердце, и отнялись ноги. "Надо бы прилечь", – скорчилась невезучая девушка – и не смогла пошевельнуться. "Зоя!" – позвал на помощь Иван Иваныч. Повторять два раза не было необходимости. Видоизменённая женщина чуть ли не на себе доволокла Ларису до кровати и вставила ей под мышку согретый в ладонях градусник. Доползя до отметки «39», ртуть нехотя остановилась. Зоя Львовна посмотрела на градусник, беззвучно вскрикнула и принялась обихоживать больную. "Ох, уж эти кафельные полы! – приговаривала сиделка. – Даже в Африке лето кончается. А за летом следует зима".

Проглотив таблетку, Лариса почувствовала некоторое облегчение – и забылась в болезненных мечтах.

Оправившись от болезнетворного ничегонеделания, Лариса возложила большие надежды на начало учебного года. Иван Иваныч не погрешил против истины: учащиеся телевизионной секции были самыми взрослыми. Младшему исполнилось девятнадцать лет – и звали его Нуридин, а старший Язид разменял четвёртый десяток. Среди стажёров было много красивых молодых людей – правда, их мужские достоинства Ларису никак не затронули. Её привлекали общечеловеческие качества, но они – увы! – оставляли желать лучшего. Благотворительность преподавателя, бесплатно чинившего радио и телеаппаратуру, вызывала у учеников безграничное презрение, которое они не собирались ни от кого скрывать, в том числе – от самого Иван Иваныча. Пренебрежительное отношение учащихся выводило переводчицу из состояния равновесия. Она препиралась со злобными стажёрами – и усматривала непонимание на лице преподавателя. «Почему вы с ними конфликтуете?» – переживал Иван Иваныч. «Не конфликтую, а воспитываю, – втолковывала Лариса. – Они же смеются над вами. Как вы можете такое выносить?» «Вам показалось, девочка, – вразумлял переводчицу незлобивый преподаватель. – Равняйтесь на меня. Терпение и ещё раз – терпение. Пусть покуражатся – они же несмышлёныши. Осталось потерпеть совсем немного. В следующем году они нас здесь не увидят. Спросят: „А где Иван Иваныч с Ларисой?“ А им ответят: „Их перевели в столицу“. Вот тогда они поймут, что потеряли». «Я не собираюсь терпеть! – разбушевалась переводчица. – Я не допущу такого обращения». «А ведь допускала, – вспомнил вредный мужчина. – Ещё как допускала – и ничего, не растаяла». «Как у вас язык повернулся!» – разъярилась гордая девушка. «А ты как думала?! – раскипятился Иван Иваныч. – Я здесь карьеру делаю, а ты что? Ты мне мешаешь, детка. Смири свою гордыню… или мне придётся тебя усмирять». Девушка пыжилась что – нибудь возразить, но не нашла ни одного подходящего слова. Так и не смогла произнести ни звука, лишь тряхнула ржаной гривой, хлопнула дверью – и опять подорвала отношения с вредоносным преподавателем.

Что касается мастера, то с ним поругаться не удалось бы никому – даже взрывной переводчице. Андрей – слава богу! – успел доработать свою мастерскую – аккурат к приходу стажёров.

"Они говорят, что вы одеваетесь, как охламон", – приблизительно перевела переводчица мнение кабильских учащихся о русском мастере. "Не берите в голову, Ларисочка, – добродушно отозвался Андрей Владимирович. – Они мне тоже не очень нравятся. Но всё это – сущая ерунда. Мы приехали сюда работать – давайте будем работать, а не лясы точить". "Работать, но не пресмыкаться", – надула губки переводчица. "А кто собирается пресмыкаться? Не волнуйтесь вы так – никто не собирается". "Никто не собирается?" – у Ларисы отлегло от сердца. "Ну, конечно, – лицо мастера озарилось радужной улыбкой. – Просто будем со всеми работать, хотя… по правде сказать, я бы оставил одного Нуридина. Хороший парень, не чета другим".

Действительно самый младший стажёр отличался от остальных не только возрастом. Он был самый способный, самый воспитанный, самый трудолюбивый и самый дисциплинированный. Когда все стажёры телевизионной секции били баклуши, он один продолжал возиться с проводами. О странном поведении учащихся мастер доложил шефу миссии, а тот – месье Мула. Надутый, как индюк, алжирский начальник самолично явился в мастерскую. "Qu’est – ce qui vous prend?"[103] – обрушился месье Мула на праздных стажёров. «Nous sommes saturés»,[104] – один за всех ответил дерзкий Фарид, метивший в неоспоримые лидеры. «Nous ne pouvons pas nous permettre le luxe de nous tourner les pouces»,[105] – затянул знакомую песню государственный муж. Месье Мула хватило получаса, чтобы убедить Фарида в своей правоте, а тот повлиял на сотоварищей.

По мере того, как рос авторитет лидера, престиж Ларисы неуклонно падал. Заметив, что Фарид возвышается в глазах учащихся за её счёт, переводчица решила положить этому конец. Она не пропускала ни единой враждебной вылазки и, учитывая интеллектуальное превосходство, без труда одерживала одну победу за другой. Сначала Фарид силился затмить однокашников запанибратским обращением с русской переводчицей – и потерпел сокрушительное фиаско. После этого стажёры в первый раз взглянули на Ларису с неподдельным любопытством. Между тем авторитет не оставил переводчицу в покое и подступил к ней с другой стороны. На каждом шагу он стремился уличить девушку в плохом переводе. Этот номер у Фарида тоже не прошёл, так как Лариса даром время не теряла и наторела в своём деле. Как утопающий за соломинку, скомпрометированный стажёр попытался ухватиться за ускользающую возможность. Фарид с помощью друзей задумал забить Ларису техническими вопросами. Разумеется, переводчица могла сослаться на гуманитарное образование, но – она пошла другим путём. Девушка ещё сильнее углубилась в телевизионную науку, которую со временем стала щёлкать, как орешки. Глаза стажёров загорелись безоговорочным признанием, но больше всего блеска сосредоточилось под густыми ресницами Нуридина. На теоретических занятиях он садился напротив переводчицы и не спускал с неё лучистых глаз. Лариса была благодарна славному парню за моральную поддержку – но не более того. Ей по горло хватало воспоминаний о Морисе, тень которого промелькнула за спинами стажёров. Отрешившись от заклятой тени, девушка с головой ушла в изнурительную работу. На лекциях Иван Иваныча она изматывалась, как в горячем цеху. Масла в обжигающий огонь без устали подливал изобретательный преподаватель. Его усилиями обыкновенная работа переводчицы становилась всё более взрывоопасной, невыносимой – и постепенно превратилась в повседневную пытку. Вероятно, Иван Иваныч, видя в необузданной девушке препятствие на пути к открывшейся карьере, вознамерился укротить Ларису, как необъезженную лошадь. На работе он лично помогал Фариду травить переводчицу, а дома натаскал на неё свою бесноватую супругу. И даже ночью кто – то (не трудно догадаться – кто) отрывистым стуком в дверь лишал девушку животворного отдохновения.