Джоанна Кингслей - Сокровища
Она выхватила его, отерла о салфетку, выпрыгнула из кровати и побежала к окну, чтобы посмотреть через него на солнце. Радуга вспыхнула на ее лице, на мгновение ослепив ее. Она покатала его между ладонями, ощущая каждую грань, потом провела по нему языком. Она хотела испробовать его. Ее бриллиант. Ясный, как солнечный свет.
От восторга она закружилась в танце и заметила его, стоящего у двери. Свидетель всего представления, герцог смеялся.
Она подбежала к нему.
— Он действительно мой, правда?
— Разве я не обещал?
Она прижала камень к сердцу.
— Это самая красивая вещь в моей жизни. Я такая счастливая.
Герцог опять рассмеялся и взял ее на руки.
— Не счастливее меня, у которого есть ты, моя маленькая голубка, — сказал он.
В первый раз ее назвали «коломба».
Она стала наложницей герцога. Хотя, конечно, не единственная, Пьетра была самая дорогая для него. Он поселил ее в одной из своих небольших вилл на Коста Амалфитана над морем, к югу от Неаполя, драгоценность на воде. Он не мог оставить ее в палаццо Монфалко. Герцогиня Монфалко должна была вскоре вернуться из их сицилийских поместий.
Он навещал ее так часто, как только мог. И всегда привозил какую-нибудь красивую вещь и учил определять ее ценность — как отличить шелк от хлопка и золото от позолоты, как подбирать вина к еде, как определить, где Тициан, а где Тьеполо. Иногда он привозил с собой Марию Бланку. Она и Пьетра стали друзьями. «Она многому может тебя научить, Коломбина», — сказал герцог.
Дом был красив, блики света, отражаемые водой, наполняли комнаты. Пьетра никогда не уставала смотреть на море, чудо меняющихся красок, спокойной красоты… и мира. Постоянный шум Неаполя, который с детства проникал ей в уши, был далеко от нее. Даже пронзительный голос Лены Сакко стерся в памяти. Теперь звуками ее дня были тихие голоса слуг, стук ее каблучков по мраморным полам, мурлыканье собственного голоса и, когда открывалось окно, гул и шум волн, бившихся внизу о скалы.
Покой наконец проник в ее душу и выполнил свою целительную работу. Ее перестали беспокоить видения карабинеров у порога дома, явившихся, чтобы отправить ее за решетку. Однажды поздним жарким вечером, когда она и герцог лежали, утомленные любовью, Пьетра призналась, что боялась быть арестованной за убийство, которого не совершала.
— Тебе нечего бояться, сказал ей герцог. — Ты под моей защитой. — Потом добавил, что дело уже прояснилось. Известно, что Лена убила своего мужа. Ее поместили в сумасшедший дом.
Пьетра весело захлопала в ладоши, но герцог схватил ее за запястья.
— Не надо, Коломбина, не надо. Никогда не радуйся несчастью других. Колесо идет по кругу.
Она слушала, что бы он ни говорил. Иногда она сразу не понимала, что он хотел сказать, но она знала, что в конце концов поймет. Он так многому ее научил.
Почти сразу же, с первого дня ее появления во дворце, появилась вереница наставников — молодых выпускников знаменитого университета в Неаполе, где преподавал Томас Акинас в 1272 году (первое, что она узнала от учителя истории). Они все были очарованы ею. Она чувствовала их восхищение по тому, как они смотрели на нее, эти юноши с вьющимися волосами и смехом в темных глазах. Но у нее никогда не появлялось искушения принять приглашение, даже если б кто-то оказался достаточно глупым, чтобы сделать его. Она принадлежала герцогу, она знала это, и они тоже.
Хотя ей иногда было весьма удобно шлифовать на них свое растущее мастерство флирта. Что действительно волновало ее в этих юношах, так это их знания, которые она впитывала, как губка. Сначала они учили ее читать, основе всего остального. Она быстро справилась с этим и перешла к другим наукам. Литература, история и философия, математика и музыка, астрономия и французский — ей нравились все предметы. Пьетра цеплялась за знания, как краб за скалу.
Даже когда наставники просили ее о передышке, она продолжала терзать их вопросами.
— Я горжусь тобой, — сказал ей герцог как-то прохладным осенним вечером, когда они обедали на террасе над морем. — Ты всего полгода у меня, а учителя в восторге от твоих успехов. Ты превзошла мои ожидания.
— Я хотела научиться говорить с тобой так, чтобы не наскучить тебе, — сказала она, изящно отрывая лист артишока, а когда масло капнуло ей на подбородок, он наклонился, слизнул его и промурлыкал:
— Восхитительно.
Спустя час он лизал те части ее тела, которых не касалось масло, давая еще один урок в науке, которую он никому не доверял, — искусстве чувственного наслаждения.
Эти уроки продолжались часами. Вечера, озаренные светом камина, или долгие послеполуденные часы, проводимые в ее постели, как в беседке, задрапированной шелком цвета морской волны с вышитыми на нем цветами. Прикосновение и запах, музыка нежных слов, прелюдия и финал — все это было частью ее уроков. Она училась, когда раздразнить, а когда полностью отдать себя, когда сдержаться, а когда раскрыться подобно цветку в весенний дождь. Пользуясь необычными текстами, которые дошли до нас от египтян, персов и японцев, герцог обучал ее каждому нюансу в искусстве любви.
Пьетра не упускала ни одной детали. Ей отчаянно хотелось угодить ему, человеку, который избавил ее от отчаяния и так много дал. Доставляя удовольствие ему, она находила все большее и большее удовольствие и для себя. Скоро она смеялась над глупой девчонкой, которая плакала перед девой Марией, боясь потерять душу, если она отдаст себя герцогу. Теперь она считала, что нет ничего плохого в том, чтобы испытывать такие приятные чувства.
Она прожила на своей вилле около двух лет, когда однажды во время вечерней прогулки в саду герцог объявил:
— Скоро твой день рождения, Коломбина. Я хочу его отпраздновать особо.
Она совсем забыла о своем дне рождения — с радостью забыла, потому что Лена сказала ей, что тот день был проклят. Но сейчас она удивленно повернулась к герцогу. С ним не было никаких проклятий. Все, каждый момент казался благословенным.
— Эдуардо, ты так добр, — сказала она.
Он улыбнулся, довольный не только ее скромностью, но и манерами, которым она так хорошо научилась у наставников.
— Через две недели, моя дорогая, Театро Сан Карло дает спектакль…
Пьетра закружилась от счастья, как волчок. Опера! Перед глазами возникло видение того вечера, когда она стояла в холодных сумерках, наблюдая за женщинами в красивых туалетах, направляющихся в сопровождении мужчин в сверкающее здание оперы. Ей страстно хотелось присоединиться к ним, но она никогда не мечтала, что такое будет возможно. Она даже никогда не смела заикнуться об этом герцогу. И вот теперь он берет ее в оперу. Он знал самые сокровенные желания ее души, даже не спрашивая о них. Она смотрела на него с обожанием.
