Алина Дворецкая - Сказка о Снежной Королеве
— А почему ты считаешь, что моя жена безнадежна? — Рома, не смеши меня, — сказала Анжелика недовольно.
— Если ты хочешь стать президентом, тебе нужна совсем другая жена. Ты видел президентских жен?
— Ну, можно же нанять человеку стилиста, научить ее двигаться, говорить… Ты же сама сказала, что Саша многому тебя научил…У Анжелики кровь закипела в жилах. Он еще сравнивает ее со своим маленьким убожищем? Может быть, он и разницы-то не видит?
— Рома, для того, чтобы лепить, нужен материал, — ответила она зло. — Там лепить — не из чего. Прилагая почти нечеловеческие усилия, Анжелика оторвалась от своего преследователя, и Роман догнал ее только у бортика.
— Почему? — тяжело дыша, спросил он.
Анжелика долго молчала, переводя дыхание, стряхивая блестящие капли с плеч.
— Нельзя лепить из пустоты. У нее пусто внутри. Там нет огня. Там ничего нет. Ноль!
— Ну, она начала сейчас учиться, — неуверенно сказал Рома. — Может быть, что-то изменится.
«Он сам напросился», — задавила в себе остатки жалости Анжелика.
— Да загляни ей в глаза! Там только страх — и больше ничего! Ты сам-то веришь тому, что говоришь?
Анжелика увидела, как медленно гаснут Ромины глаза, как никнут плечи.
— Если честно, то нет, — тихо ответил он.
* * *Ромкин сейф теперь как магнитом притягивал Катю. Почти каждый день она улучала минутку, чтобы открыть тайник и окинуть быстрым взором сложенные стопкой бумажки — не появилось ли чего новенького. День за днем все оставалось без изменений, пока, наконец, выдвинув привычным движением ящик, Катя не вздрогнула от неожиданности: прямо на нее с фотографии смотрела безумно красивая женщина. Руки у Кати дрожали, когда она вынимала глянцевый лист, а под ним был еще один, и еще. На первый взгляд, на снимках были запечатлены три разных человека, но стоило Кате чуть приглядеться — и она поняла, что это одно и то же лицо. Катя бессмысленно перебирала фотографии, перекладывала их со стола в ящик и обратно, не в силах оправиться от шока. Прошло, наверно, минут пятнадцать, прежде чем она смогла трезво оценить снимки. На том, который она увидела первым, прекрасная незнакомка с темными, гладко зачесанными назад волосами была снята в мехах и золотом колье, на полных губах играла надменная улыбка, и чуть раскосые зеленые глаза были вызывающе прищурены. На втором снимке роскошные волосы девушки были распущены, подсвечены сзади цветными лампами, и она придерживала их небрежным движением вскинутых рук, приподнимая, взлохмачивая. Длинная черная майка оставляла целиком открытыми голые ноги — бесконечные ноги фотомодели. Вульгарно накрашенные глаза и губы делали героиню снимка абсолютно непохожей на ту, первую. Последняя фотография представляла собой ту же самую красотку, только в обличии девочки-подростка. Лицо без тени косметики, смешная прическа, приоткрытый пухлый рот, наивный взгляд… Анжелика-Аня (а Катя не сомневалась, что это была она) стояла на коленях перед деревянным мольбертом, в коротенькой расклешенной юбочке, в разноцветной жилетке, оставлявшей открытым живот, и пальцы босых ног смешно топорщились, как у Шурки, когда он спал. Снимки были сделаны явно фотографом-профессионалом, героиня их как будто сошла с обложки модного журнала, и была она (хамелеон!) везде разной, но везде удручающе красивой, и тайное удовольствие от собственной власти над мужиками таилось в уголках губ. Это был крах, крах для Кати. Даже в самых страшных снах не могла она предположить, что ее соперница ТАК красива.
Катя вновь и вновь перебирала фото, пытаясь найти хоть какие-то изъяны в облике этой «психологини». Напрасно. Возможно, фотограф постарался, возможно, визажист… Казалось невероятным, что вот эта кукла — не знаменитая фотомодель, а какой-то там заумный психолог (если Ромка не врет), казалось невозможным, что это безупречное чудо могло заинтересоваться Катиным мужем. «У нее пустые глаза, — отметила Катя (нужно же было найти хоть какой-то минус!), — пустые, холодные и зеленые, как у кошки. Пустые глаза и злой излом губ. Она…» Сама не понимая, что делает, Катя вытащила альбом с летними фотографиями и, содрогаясь от собственного кощунства, к каждой Анжелико-Аниной фотографии приложила фотографию мужа. Нет, это было абсолютно нереально — они не смотрелись вместе. Просто люди из разных миров. С разных планет. Ничего общего. Вот она, Катя, она так уютно и по-домашнему глядится рядом с мужем, они так подходят друг другу… А эта — чужая…Чужая и блестящая. Катя вдруг почувствовала бешеную зависть к этой женщине, к ее красоте. За что? За что и почему? Холодная, надменная Снежная Королева — почему она так красива?
«Последний раз посмотрю — и все, спрячу», — сказала себе Катя и закрыла глаза. Потом открыла их вновь — и неприятный холодок пополз по спине. Она — чужая, блестящая, и если Ромку поставить рядом с ней… если вообразить, что они стоят рядом, то блеск этот, свет этот падает и на Ромку и озаряет его своим холодным величием. «Рядом с ней он смотрится гораздо лучше, чем со мной, надо признать, — как во сне, подумала Катя, холодея от одной этой мысли, и повторила вслух, не веря самой себе: — лучше, чем со мной».
* * *И все-таки Анжелика привыкла. Все уютнее Рома вписывался в ее жизнь. Заполняя собой все выемки, все пустые места. Постоянными своими звонками, мальчишеским голосом в телефонной трубке уплотняя временные промежутки. Жизнь становилась гладкой, накатанной, без необъясни-мых провалов. Звонил, назначал встречи, смотрел влюбленными глазами, водил по клубам-ресторанам. Времени думать не оставалось. Даже малышка Катенька иногда надувала губки: «Мама, ты со мной реже стала бывать». Да, занимал собой уже и выходные частично, стремился втиснуться во все ниши. Более того, Анжелика начала замечать печальную тенденцию: она все чаще отказывалась от других развлечений и встреч, чтобы пообщаться с Ромой. С подругами стала редко видеться, с работы порой убегала в самый ответственный момент… Не из-за любви. И не то чтобы по страсти, хотя какое-то такое животное притяжение существовало, тяга взбесившихся молекул, чувственный каприз. «Я могу позволить себе эту слабость», — говорила Анжелика самой себе.
Но пока еще она была сильной. Ее подкачанное, твердое тело, закаленное в сексуальных боях с вполне достойными соперниками, оставалось жестким и гибким, и таким же жестким и гибким пока оставался ее ум.
Но кое-что в их романе продолжало смутно раздражать ее. Она старалась не думать о подобных вещах: это же все ненадолго, это же все не навсегда, это временно, это чтобы Сашу забыть… нужен же кто-то личный для души и тела. Кто-то собственный. Впрочем, Рома не был ее собственностью, ведь существовала же Катерина.
