Кирк Дуглас - Дар

– Знаешь, Лаура, в наши дни мужчина посмотрит на тебя, сграбастает – и ожидает, что ты сразу же согласишься.

– Правда? – Лаура хмыкнула. – Жаль, что меня хоть изредка кто-нибудь так не грабастает.

Но Патриции было не до смеха. Она не рассказала Лауре о том, что произошло ночью на конюшне, и не собиралась разоткровенничаться сейчас.

– Но Том не таков – он по-настоящему любит меня. Он уважает во мне человека.

– Ты рассуждаешь, как девственница. Рот у Лауры был набит пирогом.

– Жаль, что это на самом деле не так. – Патриция села за стол, отхлебнула кофе, задумчиво посмотрела на Лауру. – В школе, знаешь ли, я отправлялась на свидание с парнем, порой шла с ним в кино, а потом занималась сексом.

– Ну, и что в этом дурного?

– Дурной была причина, по которой я пускалась во все тяжкие. Я буквально бросалась на шею каждому мужику, который мне попадался. Мне хотелось нравиться, мне это никогда не надоедало. Позднее доктор Соломон объяснил мне, что я просто использовала секс для того, чтобы обратить на себя внимание. Но после каждой такой встречи я чувствовала нечто прямо противоположное – будто использовали меня.

– Но почему же?

– Когда люди смотрят на меня – что они во мне видят? Мою истинную сущность? Или только деньги моего деда? – Но тут она повеселела. – А вот когда на меня смотрит Том, мне понятно, что ему нужна я сама. Деньги не имеют для него ровным счетом никакого значения.

– А секс для него имеет значение?

– Ах, Лаура, о чем ни заговори с тобой, всегда ты все сводишь к сексу?

– Потому что лучшей темы для разговора все равно не найдешь.

Патриция мечтательно вздохнула.

– Секс нам с ним предстоит замечательный, потому что он будет основан на подлинной любви. Я представляю себе, как он ложится рядом со мной…

– На место Таксомотора.

– Лаура! Я говорю серьезно.

– Ты рассуждаешь, как персонаж из женского романа.

– Но я люблю романы! Что может быть лучше, чем романтическая история!

– Что ж, детка, возможно, тебя и ждет романтическая история.

Глава V

После еще нескольких столь же обескураживающих уроков и шести пар погубленных бриджей Патриция научилась сидеть на Харпало, идущем иноходью, рысью и легким галопом, не разбивая при этом ни единого яйца. Разумеется, Мигель ни разу не позволил ей сесть на Ультимато.

Ей страшно хотелось удостоиться от Мигеля похвалы, но все, чего ей удавалось добиться, ограничивалось сухим словом «да» после удачно выполненного упражнения. И это «да» стало для нее самым желанным словом во всем словаре. А в последнее время он, произнося свое «да», порой улыбался. И каждый раз после этого она краснела.

Затем настал день, когда она обнаружила, что ей подали Харпало не только оседланным, но и со стременами. Однако поводья по-прежнему отсутствовали.

Мигель появился на кругу с двумя бокалами, до половины наполненными тем, что выглядело как красное вино.

– Вот как, у нас праздник?

– Нет, мадемуазель, испытание. Если ваши руки не окажутся безупречно крепкими на протяжении всего времени на лошади, вы пораните чувствительные нервные окончания у нее во рту. Это периквита – одно из лучших португальских вин. Постарайтесь не пролить ни капли. – Он подал ей бокалы в обе руки. – А теперь представьте себе, что это не бокалы, а поводья. Держите их нежно – держите их, как два цветка, а не как два камня.

Его поэтическая манера излагать свои соображения плохо сочеталась с суровостью поведения и облика.

С превеликой осторожностью Патриция пустила Харпало по кругу. Ей удалось не расплескать ни капли. Когда Мигель велел коню остановиться, Патриция радостно ухмыльнулась.

– Должно быть, мадемуазель, вы сейчас необычайно горды собой.

– Так оно и есть.

– Но испытание еще не закончилось.

Он откупорил бутылку и налил вино в бокалы почти до самых краев.

И прежде чем Харпало перешел с рыси на легкий галоп, белые бриджи Патриции оказались залиты алым вином.

В отчаянье бросив взгляд на расплывающиеся по брюкам пятна, она услышала слова Мигеля:

– На сегодня, мадемуазель, это все.

– Мистер Кардига! – закричала она ему вдогонку, так как он уже повернулся и пошел прочь. Теперь он остановился, повернулся к ней лицом, посмотрел на нее. А она высоко подняла наполовину расплескавшийся бокал. – Пью за вас! Поздравляю! Вам опять удалось добиться своего!

Пальцы Мигеля барабанили по телефонному аппарату, пока он дожидался, когда же его соединят с Лиссабоном. Из окошка ему было видно, как едет на своей аппалачской лошадке Патриция, за безродным конем плелся пятнистый пес.

Необходимо было отдать ей должное – она никогда не забывала объехать всю ферму, ни утром, ни вечером. Он чуть ли не раскаивался в том, что заставил ее погубить столько пар бриджей, и в то же время был втайне более чем удовлетворен успехами, которые она делала. Не так-то ему будет просто заполучить Ультимато обратно. Разумеется, Мигель никогда не делал ей никаких комплиментов, но в последнее время тон его критических замечаний несколько смягчился. – Алло!

Трубку взял Эмилио.

– Догадайся, кто звонит.

– Ах, это ты, Мигель. Ты что, уже вернулся в Лиссабон?

– Нет еще.

– Ты сказал мне, что вернешься через неделю. А прошло уже почти два месяца. Что-нибудь не так?

– Наоборот, все идет слишком так, как надо. Она оказалась превосходной наездницей.

– Так она еще не возненавидела лошадей?

– Нет, но еще один ящик периквиты мне не помешал бы.

– А что, она любит вино?

Эмилио продолжал поддразнивать друга, а глаза того невольно по-прежнему следили за Патрицией. Сейчас она спешилась и осматривала коня, проверяя, не повредил ли он копыта. Мигель увидел, как с ветви тополя слетел золотой лист и мягко опустился ей на голову. Солнечный луч, упав на листок, превратил его в искрящийся светом топаз. Мигелю стало жаль, когда Патриция поднялась во весь рост, а листок соскользнул наземь.

К тому времени, когда он закончил разговор с Эмилио, она уже ушла.

Мигель пустил Ультимато стелющимся по земле галопом через весь луг, но, едва заметив Патрицию, сменил темп и повел коня простой рысью. Патриция вышла из маленького застекленного домика, над входом в который была прибита табличка «Инсекторий».

Она озадаченно посмотрела на него.

– Чем я могу помочь вам, мистер Кардига?

– Мадемуазель, меня интересует это строение. Конюхи называют его «жукоторий». Что это такое – «жукоторий»?

Засмеявшись, она прикрепила к седлу Спорта два стеклянных сосуда, в которых кишмя кишели какие-то насекомые, и села на лошадь.