Айрис Джоансен - Авантюристка
— Но я не хочу ждать! Они так прекрасны! Словно сказочный остров в океане. — Она внезапно рассмеялась. — Остров. Я наконец нашла свой сказочный остров.
— Остров?
Мэнди кивнула.
— Когда мне было семь лет, я решила, что больше всего на свете хочу построить плот и на нем сплавиться по Муррею к морю. Но одной мне отправляться не хотелось, и я уговорила Эдди и Сидни отправиться со мной. Это было нелегко. Они намного старше меня и гораздо практичней.
— Но ты их все-таки уговорила?
— О да! Я придумала историю о сказочном острове, который лежит как раз к югу от Австралии. Этот остров покрыт экзотическими цветами, и там могут происходить всякие чудеса. — Мэнди больше не смеялась, взгляд ее стал задумчивым и отрешенным. — Остров, где каждый день нас ждут новые приключения и где у нас есть все, что мы хотим. Единорог для Эдди, черные лебеди для Сидни. — Словно пытаясь освободиться от воспоминаний, она встряхнула головой. — Я не думаю, что Сидни и Эдди действительно мне поверили, но все-таки они позволили себя уговорить.
— Может быть, они хотели тебе поверить. Детям не часто предлагают реализовать свои мечты. Ты же предоставила им такую возможность.
— Но ненадолго. Плот сел на мель, и отец нашел нас прежде, чем мы смогли снова сдвинуться с места. — Она скривилась. — Мы отсутствовали больше суток, и папа, отправившись на поиски, обшарил все окрестности. Ему явно все это не понравилось.
— Могу себе представить! Вас наказали? Мэнди кивнула.
— Ну конечно! Он отдубасил нас за милую душу.
Слабая улыбка коснулась губ Романа.
— Как-то мне не верится, что это могло тебя остановить. Вы не пытались снова бежать?
— Нет. — В голосе Мэнди прозвучала нотка сожаления. — Я не смогла убедить сестер. Для них это приключение закончилось, а я не хотела плыть одна.
— Да, ты же говорила мне, что не любишь быть одна.
— Жаль, что тогда я тебя не знала, Роман. Ты ведь поплыл бы со мной?
— Поплыл бы.
— И мы добрались бы до моря?
— Добрались, — мягко сказал Роман. — И нашли бы остров твоей мечты, Мэнди.
Где бродят единороги, летают черные лебеди и каждый день наполнен приключениями и чудесами. Я подарил бы все это тебе. Она посмотрела на него с нежностью.
— И ты еще говоришь, что я тебя не люблю. Как я могу не любить человека, который может подарить мне мечту?
Рассветное солнце озаряло ее волосы, придавая им золотистый блеск. Роману внезапно захотелось зарыться руками в это шелковое пламя и забыть обо всем на свете. Если цветы цветут — надо ими наслаждаться. Восемь лет назад у него не возникло бы никаких колебаний.
Нет, он уже не тот, что прежде. Поднеся к губам руку Мэнди, Роман поцеловал ее в ладонь.
— Чтобы убедиться в том, что ты и вправду находишь меня совершенно неотразимым, я не стану предлагать тебе взятку.
Мэнди ощутила легкое беспокойство. Что-то в его словах было не так. И тут же постаралась оттолкнуть эту мысль от себя. Потом. Беспокоиться она будет потом. А сейчас светит солнце, цветы издают головокружительный аромат, и Роман здесь, с ней. В таком мире, как этот, не может быть ничего плохого.
Она опустилась на землю и притянула Романа к себе.
— Поговори со мной. Я уже рассказала тебе о своих детских шалостях, и было бы только справедливо, если бы ты ответил мне тем же. Ты тоже был озорником?
— Нет. — Он посмотрел вдаль. — Напротив, я был очень даже воспитанным ребенком. — Его губы дрогнули. — Наверно, в это трудно поверить, поскольку ты видела, каким я стал теперь.
— Лучше скажем, что я не могу представить тебя образцовым мальчиком.
— Ну, положим, образцовым я не был. — В словах Романа звучала горькая ирония. — Даже и близко к идеалу не приближался. Сколько я ни пытался, мне удавалось достичь лишь первой ступеньки. Для своей матери я был сплошным разочарованием.
— Не следует ожидать от ребенка совершенства. Если бы мой отец питал в этом отношении какие-либо иллюзии, он был бы горько разочарован. — Ее улыбка исчезла. — Наверно, ты ошибаешься. Пусть даже родители и возлагают на своих детей большие надежды, они прекрасно понимают наши достоинства и недостатки.
— Некоторые понимают. Но только не моя мать. — Он пожал плечами. — Я ее не виню. Я теперь даже ее понимаю. Она из тех людей, кто не может терпеть рядом с собой ничего уродливого или неполноценного. Я часто думаю, что она и разошлась с моим отцом именно потому, что сочла замужество чем-то неэстетичным. Видишь ли, она коллекционировала красивые вещи. У матери в Перте была картинная галерея, для которой она очень тщательно подбирала экспонаты. Поэтому вполне резонно, что в своей личной жизни она была согласна только на нечто совершенное.
— Резонно? — переспросила Мэнди. — К любви между родителями и детьми это понятие неприменимо.
— Ну конечно же! — В улыбке Романа были и нежность, и печаль. — Но эту истину я понял очень не скоро. Я не понимал, что просто имею право любить. Я всегда считал, что должен заслужить это право, став самым умным, самым воспитанным — самым-самым. Я знал, что моя физическая непривлекательность играет для матери главную роль, но все же считал, что смогу кое-что исправить, если буду очень стараться. У Мэнди перехватило горло.
— И что же?
— Не смог. — Он оторвал взгляд от пустыни и посмотрел ей в глаза. — У меня не было ни единого шанса. — Он провел рукой по шраму на щеке. — А потом я вернулся из Вьетнама вот с этим. Приехав в Перт, я навестил мать. Я сидел в ее идеальном доме, в ее идеальной гостиной и пил чай из ее идеального веджвудского чайного сервиза. Она разговаривала вежливо, но ни разу не посмотрела на меня. Ни разу. Больше я туда не приходил.
— Боже мой! — прошептала Мэнди. Спокойствие Романа ее не обмануло. — Мне так жаль, Роман! — В голосе ее зазвучали яростные нотки. — Какая она глупая женщина! Неужели она не поняла, что ты совсем особенный? Ты умный, отзывчивый и…
— Перестань! — засмеялся Роман. — Я рассказал тебе об этом совсем не для того, чтобы ты меня пожалела. К тому же все это было давно.
Тем не менее оставшиеся шрамы болели до сих пор.
— Мне хочется ее задушить! Он покачал головой.
— Это не ее вина, а моя. Нельзя изменить натуру человека. Я был слишком упрям, чтобы это признать. Я должен был сделать выводы. — Он улыбнулся. — Тем не менее мне нравится, что ты так меня защищаешь. Это воодушевляет.
Мэнди почувствовала, что к глазам подступают слезы, и быстро заморгала, чтобы их удержать. Ей хотелось обнять Романа и баюкать его, оберегая от всех напастей. Столь сильного прилива материнских чувств она еще никогда не испытывала.
— Эй! — нахмурившись, сказал Роман и указательным пальцем осторожно дотронулся до ее мокрых ресниц. — Я же сказал тебе, что не хочу, чтобы меня жалели. Я рассказал тебе о своем — детстве только потому, что почувствовал себя в долгу. — Он усмехнулся. — Считай это еще одним подарком. И весьма редким. Я еще ни перед кем вот так не обнажал душу. Даже как-то не по себе.
