Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
— Да как он смел?! — спросила вслух.
Так сидела она очень прямо, неподвижно, словно вглядываясь в свое будущее, когда в дверях спальни показалась горничная.
— Помогите мне одеться, — резко скомандовала Кэро. — Только скорее, пожалуйста.
Девушка достала платье белое с золотом, воздушное сочетание газа и шелка.
— Для обеда по случаю помолвки это подойдет, мадемуазель?
Кэролайн отрывисто засмеялась.
— Я надену черное бархатное. И достаньте мою зеленую шаль, я возьму ее с собой вниз на случай, если мы выйдем после обеда.
Леди Кэрлью сказала беспомощно: «О, милочка!», когда Кэролайн появилась в столовой в своем черном бархатном «футляре» с черным тюлем, закрывавшем горло до самого подбородка. Она выглядела в нем очень красивой, но впечатление получилось какое-то похоронное.
— Эге, Кэро, это что же — траур по утраченным возможностям? — участливо осведомился Дерри.
Лорд Кэрлью посмотрел на дочь с выражением легкого неудовольствия, но не сказал ничего.
Джон и Чип вошли одновременно, у каждого красовался белый цветок в петлице.
— «Смотрите, вот идет победитель», — запел Дерри на мотив модной песенки.
За обедом Кэро была весела и болтлива. Разговор ее так и сверкал остроумием.
— А как же речи? — требовал Дерри. — Без речей нельзя! Ну-ка, Джон, покажите себя мужчиной! Будьте на высоте положения!
— Речь буду держать я! — сказала Кэро весело. — Совсем коротенькую, даже у Дерри хватит терпения дослушать. Итак, леди и джентльмены, довожу до вашего сведения, что все мы завтра едем в Лондон и Джон будет министром, как только нам удастся сделать его таковым!
Будущий министр смотрел на нее с изумлением. Она бросила ему взгляд, исполнивший его трепетом.
После обеда она увлекла его на террасу. Спустившись по ступеням вниз, поджидали гондолу.
— Скажите, ради Бога, почему вы вдруг переменили решение? — спросил Джон.
— А вы довольны?
Она не отводила испытующих глаз от его лица, освещенного стоявшей на каменных перилах лампой.
— Пожалуй, да, — отвечал Джон. — И тронут вашей уступкой, дорогая!
Он притянул ее ближе и почувствовал, как она дрожит от его прикосновения. Все складывалось великолепно, он был счастлив. Заключив ее в объятия, целовал губы, глаза, волосы.
— Клянусь Богом, я люблю тебя, — пробормотал он.
Гондола врезалась в гладкую поверхность воды у истертых мраморных ступеней.
Джон помог Кэро войти и сел рядом с нею, рука об руку, словно боясь пропустить какое-нибудь слово.
«Теперь, когда его желание исполнилось, — он нежнейший из влюбленных», — подумала с язвительной горечью Кэро. Она позволяла целовать себя, слушала, как он вполголоса строил планы будущей жизни вместе. Подавала реплики, возвращала поцелуи, невольно заражаясь его пылкостью. Чувственность толкала ее к нему, а душа оставалась настороже.
Джон же в упоении ничего не замечал. Ему ничего больше не оставалось желать. Успех впереди казался обеспеченным. И пока они скользили в гондоле, переходя из мрака в полутьму, от звучной музыки — к напоенной ею тишине, томная нега этого вечера как будто обостряла в нем напряженное ощущение счастья.
А рядом с ним Кэро, наблюдая мечтательно-сосредоточенное выражение его лица, терзалась ревнивой мукой.
Джон становился все более желанным именно оттого, что недостаточно любил ее.
Когда он перенес ее из гондолы на лестницу, она на миг прильнула к нему.
— Пойдем, ты должен на минуту зайти ко мне!
Они вошли в темную надушенную комнату, и тут Кэро в неожиданном порыве упала к ногам Джона.
— Я люблю тебя, — зашептала она, — отчего ты не можешь отвечать мне тем же?.. Почему я не нужна тебе так же, как нужен ты мне?
Он поднял ее и сказал горячо:
— Да люблю же, люблю, милая! Что это, отчего ты недовольна?
Кэро резко высвободилась и подтолкнула его к двери.
— Оттого, что ты доволен, — отвечала хмуро.
Глава V
— Господи, и что за охота людям разъезжать? Я бы оставался в Лондоне всегда, всегда и постоянно, — говорил Джон в экстазе.
Он и Чип поселились в доме Чипа на Чарльз-стрит.
Дом был небольшой, с зелеными ставнями, очень комфортабельный. Из окон — вид на Баркли-Сквер, с его шумом и движением, которым особенно отмечены на улицах Лондона обеденные часы.
— Как хорошо возвратиться сюда, — продолжал болтать Джон. — И быть ближе ко всему… ты все еще не готов, Чип? Что это ты сегодня так долго прихорашиваешься?
— «Если женщина не рождена Венерой, она остановится ею при помощи зеркала», — процитировал ворчливо Чип, воюя со своим галстуком. — Я не бальный Адонис, как некоторые другие!
Им предстояло обедать в ресторане с семейством Кэрлью и, пока они шли по Баркли-стрит, Джон распространялся об ощущении, которое вызывают в нем лондонские мостовые. Он говорил с настоящим поэтическим жаром, на который Чип реагировал хладнокровным замечанием, что, конечно, «исторические камни столицы» лучше, чем эти гниющие старые каналы и разрушающиеся ступени.
Джон расхохотался — сегодня он готов был смеяться чему угодно. Осенний воздух бодрил и поддерживал в нем веселое возбуждение.
Он снова в Лондоне, в мире «последних изданий», «экстренных выпусков», Уайтхолла, в мире, где женщины и мужчины все как будто заняты азартной игрой, и каждый — играет за себя.
Когда они проходили по Баркли-стрит, газетчик выкрикивал новость об уходе одного из министров.
— Черт возьми, это о Бэрклее! — воскликнул Джон, хватая газету. — Это взбудоражит лорда Кэрлью. Нам, пожалуй, придется завтра ехать в Честер!
В белом с зеленым зале ресторана им пришлось дожидаться Кэрлью. Джон был в нетерпении. Осмотрел цветы: все в лучшем виде.
Вплыла, наконец, леди Кэрлью, окруженная знакомыми. Кое-кто заговорил с Джоном. В числе этих людей был и Рендльшэм, о любви которого к Кэролайн говорили в свете в продолжение всего сезона.
Он всегда своим видом напоминал денди прошлого века. И теперь, когда стоял у дверей, высокий, безучастный, безупречно элегантный, немного хмурый, это сходство особенно бросалось в глаза.
Джон немного знал Рендльшэма. Он теперь каждый день встречал людей, чьи имена были ему знакомы раньше. С одним он вместе учился в Итоне, другие были известные общественные деятели. Лорд Кэрлью повсюду брал с собой Джона, неофициально исполнявшего обязанности его личного секретаря.
Джон чувствовал, что попутный ветер мчит его в желанную гавань. Он наслаждался своей зарождающейся известностью, тем, что он — избранник Кэролайн, дружеским расположением, которое выказывал ему лорд Кэрлью, очевидно, веривший в его способности.
