Татьяна Веденская - Штамп Гименея
Глава 7
О пользе чаепитий
Случалось ли вам чем-то увлечься так, чтобы все остальное в мире вдруг переставало иметь какое-то значение? Мне лично не приходилось, потому что я человек (как уже упоминалось) спокойный и рассудительный. Не подумав, ни на что не бросаюсь. Правда, иногда случается, что бросаются на меня, как это вышло с Гошкой. Кстати говоря, Гоше всего сорок лет, а то, что он седой и похож на старика-боровика, – так это последствие пребывания в темных затхлых студиях и злоупотребления кофе. И, конечно, отсутствие всякого намека на режим дня и здоровый образ жизни. Даже наоборот. Гоша предпочитал работать в студии по ночам.
– И ты оставайся, – радушно приглашал он, видимо, одобрительно отнесся к моей красоте. – Тут только ночью можно работать. Не ходят всякие придурки.
– По-моему, тут все время кто-то ходит, – ответила я, хотя по ночам тоже оставалась. Идея с Петром Первым вполне устроила продюсеров, которые после тестовой демонстрации заглянули в студию, осмотрели меня с ног до головы и задумчиво почесали подбородки. Славик начал суетливо объяснять, почему я и только я подойду для этой работы.
– Уникальный случай. По доброй воле держала кремль! Очень наш человек, – заверил продюсеров Славик.
– Поживем – увидим, – пространно заявили продюсеры тоном милиционера. – На такое место можно консультантов из профессоров выбирать.
– И что мне делать с профессором? Он же только жрать будет и моделей тискать, – возмутился Гошка.
– И это тоже, – согласился кто-то маленький, с наполеоновским комплексом. Скорее всего, главный из продюсеров. Еще до этого он очень внимательно осмотрел меня со всех сторон. И хотя я была в творческом виде (кеды и строительный комбинезон), он посмотрел на Гошу понимающими глазами. Мол, тут теперь нам самим есть что тискать.
– Я – девушка приличная, – на всякий случай шепотом заявила я. На меня обернулись так, словно я была инопланетянка.
– Приличных девушек почти нет в природе. Это как негры-альбиносы, – уверенно заявил Славик и повел группу продюсеров куда-то в офис поить «Смирновкой».
Я сочла за лучшее скрыться, чтобы не пришлось отбиваться от работодателей под пьяную руку. Но угрозы взять на мое место профессора восприняла и стала работать за двоих, а то и за пятерых. Я практически дневала и ночевала в студии, выискивая исторические вопросы с приколом и так называемым вторым дном. Чтобы нельзя было отгадать с помощью простой логики. Конечно, это была не совсем моя работа, потому что, как выяснилось, существует целая рабочая группа, которая должна разрабатывать варианты, а я – только консультировать их на предмет полного или неполного бреда с научно-исторической точки зрения.
– А почему они тогда ничего не делают? – настороженно спрашивала я у Гоши, который с меланхоличным видом разделывал на столе селедку.
– Почему ничего? Они еще пару недель назад скачали исторические тесты с какого-то сайта.
– И где они? – удивилась я. Раз есть куча уже созданных вопросов, то зачем я мучаюсь.
– Где-то у Славика. Кажется, во втором ящике, – как ни в чем не бывало ответил Гоша и аккуратно щипчиками принялся выдергивать из селедки кости. При этом он смотрел на нее так нежно, будто это не селедка, а грудной младенец.
– Я взгляну? – для проформы спросила я и нырнула в недра Славикова захламленного стола.
Гоша какое-то время наблюдал за моими мытарствами, а потом изрек:
– Ты, конечно, посмотри… Только мы-то уже смотрели. Барахло. Я бы такую передачу ни за что не стал снимать. Нам надо что-то, чтоб бороды рубили.
– Ну, так верните им и пусть делают новый вопросник! А я подкорректирую! – возмущалась я.
– Славик им спьяну подписал акт выполненных работ. Так что придется нам, – скорбно развел руками Гоша и принялся, щурясь от блаженства, употреблять селедку внутрь. – Будешь?
– Нет, спасибо, – раздраженно отмахнулась я от его ароматной рыбешки.
Надо же, какой бардак. Им акт подписали, а мне профессором угрожают и заставляют неделями не видеть белого света. Хотя, если честно, интереснее, чем сейчас, я никогда не жила. И я чувствовала, что готова всю жизнь заниматься всем, чем придется, только бы остаться в этом странном, нелогичном мире телевидения. Здесь я леплю, режу, клею, придумываю всякую ерунду и крашу стены в черный цвет. А еще режу майку на груди, как у Леры… И никто не ругает, а даже наоборот. Наливают и дают премии.
– Что это за жизнь, если тебя вечно нет дома? – ворчал на меня папа, когда ему удавалось выловить меня в коридоре.
– Что это за жизнь, когда я вечно дома? – логично вопрошала я, пытаясь уговорить свой организм, что спать с девяти утра до обеда – это нормально и даже полезно. Вообще-то он у меня довольно сговорчивый, но постоянные смены часовых ритмов измотали и его.
– Смотри, загонишь себя, потом всю жизнь на лекарства работать будешь, – парировал папа, который в отличие от меня очень хорошо знал, что жизнь есть даже после сорока или пятидесяти лет. В мои скромные годы мне казалось, что к тому времени я вся быльем порасту и исчезну в трясине сериалов. Хотя теперь получается, что я, очень может быть, сама буду лепить эти многосерийные мозгодробилки. Эх, надо успевать жить! Тем более что именно здесь, в этой цитадели вранья и условностей, где реальность создается буквально из грязи под ногами, я вдруг нежданно-негаданно обрела подругу. Для меня это большая редкость, потому что, как я уже сказала ранее, дружеские отношения у меня почему-то складываются больше с мужчинами. Когда-то, в детстве, я очень даже печалилась об этой досадной несправедливости.
– Давайте поиграем? – умоляюще смотрела я в глаза своих сверстниц-одноклассниц, которые обсуждали сериал Джейн Эйр и разыгрывали сцену невыносимого гнета Джейн в пансионе. Я тоже хотела, до слез хотела быть этой упертой суперморальной девочкой Джейн, которая мужественно выносит все тяготы жизни – типа необходимости ложиться спать в десять часов и умываться каждый день. О, как бы я была живописна, как трогательна. Я бы дрожала губками и изрекала: «Как же я хочу быть по-настоящему хорошей девочкой! Ведь тогда мне обломится мистер Рочистер!»
– Мы уже всех набрали. Поиграй с кем-нибудь другим, – заявляли мои гадкие одноклассницы.
– Может, я хоть за воспитательницу сойду? – жалобно просила я. А что? Ведь это даст мне право колотить самую красивую белокурую девочку Дашу линейкой по рукам. Это тоже достойное удовлетворение. Она (Даша) страшно нарушала мои внутренние нравственные устои тем, что умудрялась учиться на пятерки и не размазывать чернила по тетради и парте. И носить всегда чистую, идеально отглаженную одежду. По-моему, таких вообще не должно быть в мире, чтобы не дискредитировать всех остальных, нормальных детей с подранными на коленках колготками.
