Вера Колочкова - Мышиная любовь
Горячие сладкие слезы текли и текли по Машиным щекам, глаза заволокло пеленой, сквозь которую испуганное лицо Арсения расплывалось причудливо, как в кривом зеркале. Она давно уже не контролировала себя, слова вылетали сами собой, в отчаянном крике, независимо от сознания, как пулеметная расстрельная очередь:
– Это ты не Инну бросаешь, это ты меня бросаешь, понял? Предаешь, кидаешь, оставляешь – все меня! Разрушаешь – мою жизнь! Двадцать лет! Двадцать лет жизни я посвятила одной цели – быть по возможности рядом с тобой!
Маша захлебнулась слезами, криком, закашлялась надсадно. Арсений вскочил с дивана, трясущимися руками пытаясь налить в стакан минералку, выплескивая воду через края. Схватив наполненный наконец стакан, протянул его Маше, растерянно положил руку на ее плечо.
– Не трогай меня! – дернувшись от его руки, словно от удара током, закричала Маша. – Иди к своей Алене! Оставь меня в покое наконец! Я устала так жить, я не могу больше, не могу!
– Машенька, не надо, прошу тебя, успокойся...
Арсений с силой притянул за плечи рыдающую и дрожащую Машу, гладил ласково по плечам, по спине, целовал в макушку, вытирал слезы с ее лица. Сама от себя не ожидая, Маша в каком-то слепом и пьяном отчаянии закинула руки ему на шею, коснулась губами губ... Мир тут же завертелся вокруг нее с бешеной скоростью, она уже не чувствовала, как оторвалась от пола, подхваченная на руки Арсением, как оказалась опрокинутой на большую супружескую кровать Ларионовых со сбитыми шелковыми простынями и разбросанными подушками. Реальный мир с его комплексами, условностями и страхами отлетел куда-то в сторону, удивленно наблюдая, наверное, со стороны за этой странной парой, за их совместным полетом в пропасть, куда они бросились очертя голову, не думая в коротком забытьи о том, что упадут они не на устланную мягкими пахучими травами поляну, а на холодное каменное дно... Маша не слышала, а, скорее, ощущала всем телом рвущийся наружу свой животный крик, ее столько лет сдерживаемое чувство наконец обрело долгожданную свободу и овладело полностью ее телом, словно пленник, мстящий своему стражнику за многолетнее жестокое заточение и желающий насладиться этой местью сполна здесь и сейчас, потому как другой возможности это сделать у него не будет уже никогда...
Вынырнув из тяжелого полусна-полуобморока, она долго не решалась открыть глаза. Голова болела нестерпимо, болезненными толчками, будто кто-то пинал ее ногами, как пустую консервную банку. Лицо горело огнем, тела своего Маша не чувствовала вообще, как будто оно было растерзано на мелкие кусочки и потеряло всякую способность к жизнедеятельности. С трудом разлепив тяжелые веки, она долго разглядывала незнакомую люстру под потолком, обои на стенах, сумеречное окно в обрамлении тяжелых портьер. Тихонько пошевелив рукой, поднесла ладонь к глазам, внимательно ее рассматривая. Ладонь как ладонь, ее собственная, обычная... С трудом повернув на подушке голову, увидела прямо перед собой всклокоченный затылок Арсения, безмятежно и тихо спящего. И все вспомнила. От резкого осознания всего ужаса происшедшего захотелось сбежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю... «Это не я здесь лежу, это какая-то другая женщина валяется в чужой постели с мужем своей подруги... Кто угодно, только не я, Маша Ильина! Потому что с Машей Ильиной такого просто не могло произойти! – с ужасом убеждала она себя. – Почему мне так пусто и холодно? Вот она, рядом, любовь всей моей жизни, а я, кроме стыда, тошноты и головной боли, ничего не чувствую».
К звенящим толчкам головной боли примешался неожиданно какой-то посторонний звук, однообразно повторяющийся и вызывающий смутную тревогу. «Это же в дверь звонят, и уже долго... – вдруг догадалась Маша. – Боже, это же Инна вернулась... А дверь я на цепочку сама закрыла...»
Маша сползла с кровати, встала, с трудом распрямив дрожащие колени, собрала разбросанную по полу одежду. Проходя мимо Арсения, потрясла его за плечо, пробормотав:
– Иди открой дверь, там Инна пришла...
Он оторвал голову от подушки, непонимающе уставился на голую растрепанную Машу, прижимающую к груди ворох одежды.
– Иди открой дверь! – четко повторила ему Маша, скрываясь за дверью ванной комнаты.
В ванной она торопливо оделась, умылась, с трудом собрала распущенные волосы на затылке, скрепив их чудом застрявшей в волосах заколкой. Из зеркала на нее смотрело бледное испуганное лицо чужой женщины с огромными черными кругами под глазами, все тело сжимал судорогой холодный озноб, колени предательски дрожали, мерзкая тошнота все ближе подступала к горлу... «Нет, это не я в зеркале, это другая женщина, а Маша Ильина сидит сейчас дома, на своей уютной кухне, пьет горячий чай с мужем Семеном и дочерью Варварой!»
В коридоре уже слышался наигранный, нарочито веселый голос Инны:
– Ой, а у нас что, Мышонок в гостях, да? Вон сумка ее лежит, вон туфли... Мышонок, ты где? Ау-у-у...
– Да, это я в гостях... – выходя из ванной, столкнулась она нос к носу с Инной.
– Мышь, что это с тобой? – глядя на нее испуганно, спросила Инна, с ужасом округлив глаза. – Ты что, пила, что ли? Он заставил тебя выпить?
– Да, я выпила... А потом мне плохо стало... Ты же знаешь, я совсем не могу пить! – отводя глаза и держась за стену, бормотала Маша.
– Мышь, может, ты приляжешь пока?
– Нет, Инна, я домой поеду...
– Да куда домой, на тебе лица нет!
– Ничего, мне дома лучше будет.
– Да погоди, куда ты поедешь! – пыталась остановить ее Инна, глядя, как Маша старается изо всех сил попасть ногой в туфлю. – Сейчас я тебя отвезу, я же обещала!
– Нет, не надо, я машину поймаю... – уже в дверях пробормотала Маша не оборачиваясь.
Выйдя на улицу, она жадно глотнула свежего воздуха, но легче не стало. Вязкая и муторная тошнота не отпускала, все тело противно тряслось как в лихорадке. Она быстро поймала машину, назвала адрес, съежилась на заднем сиденье.
– Только поскорее, пожалуйста, если можно... – жалобно попросила она водителя, пожилого крепкого мужика в клетчатой старой рубахе.
– Плохо тебе, дочка? Может, в больницу отвезти? – озабоченно обернулся мужик, подозрительно вглядываясь в ее лицо.
– Нет-нет, все в порядке, просто я тороплюсь...
Открыв своим ключом дверь, Маша, не раздеваясь, прошла в ванную, не замечая удивленного Варькиного лица и не отвечая на ее вопросы. Долго лежала в горячей, пахнущей зеленым яблоком мыльной пене, закрыв глаза и впитывая в себя благодатное тепло. Странное дело: ей казалось, что чем больше согревается ее тело, тем больше мерзнет душа. Пусто было внутри и холодно, будто вытекло из нее что-то в ларионовской постели, оставив после себя не заполненное ничем пространство. «Это из меня любовь ушла... – вдруг подумала Маша. – Обиделась и ушла... А может, тоже свернулась в твердый холодный комочек и ждет своего часа, чтобы вновь раскрыться, наполнить душу прежней радостью... Скорее бы уж, иначе с этой пустотой мне долго не протянуть!»
