Елена Колина - Бедные богатые девочки, или Барышня и хулиган
– А почему ты сказал, что у нее были неприятности?
– За всем этим последовала анонимка, комиссия и оргвыводы. От исключения из партии и снятия с работы Берту спасло только недавно полученное звание. Ну ладно, твою тетку по-человечески осудить трудно, но мотив Юлиных действий – только деньги, так что не надо путать Божий дар с яичницей и считать ее благодетелем человечества.
Даша почему-то вспомнила, как Юля как-то пришла с работы и, не стесняясь ее, легла на финский бархатный диван прямо в сапогах. Диван она купила только на прошлой неделе и нервно подергивала головой, когда девчонки на него садились. А тут сама улеглась прямо в сапогах, устала очень. Ноги подогнула под себя и лежит тихонечко, а с сапог на зеленый бархат грязь стекает.
– Мне все равно Юлю жалко! – Даша упрямо качает головой.
Папа гладит Дашу по голове и неожиданно ласково заканчивает разговор: – Умница, Даша, правильно! Своих надо жалеть! Все, мне пора работать!
* * *Первый курс проходил в бесконечном угаре вечеринок, десятках встреч, вихре моментально возникающих дружб и знакомств. Новые знакомые вечером казались замечательно остроумными, а на следующий день становилось очевидно, что ни с кем из них не встретишься больше никогда. Даша с Алкой ходили в Маринины компании, Марина с Алкой – в Дашины… У Алки завелись в институте подружки, у подружек были свои друзья и подружки… Получалось, что девочки бесконечно кочевали по каким-то вечеринкам.
Марина всегда веселилась и дружила со всеми гостями одновременно, Алка сидела тихонечко и всем улыбалась, а Даша присматривалась, изучала. У девчонок на троих было два любимых свитера, один зеленый, тонкой шерсти, а другой полосатый, полоска белая, полоска желтая. Оба формально принадлежали Даше, а носили их втроем, причем сама Даша пользовалась ими безо всяких льгот. Иногда менялись прямо в гостях. Алка подходила к ней и говорила: «Нечестно, ты зеленый свитер уже два раза надевала, отдавай!» Тогда они шли в ванную и, помогая друг другу, быстро переодевались.
Марина отлично училась на своем филфаке, Алка сдала зимнюю сессию на четверки, а Даша все еще толком не поняла, что учится в техническом институте. С начерталкой помог Папа, она даже спичечный коробок в трех проекциях не могла изобразить. Остальные предметы были не сложнее школьных математики и физики и не требовали особенного внимания, тем более что лекции они с Женькой посещали, и, непрерывно хихикая, Даша успевала все записать.
Все записанное своей рукой она могла оттарабанить на экзаменах с закрытыми глазами, зачастую не понимая, что за техническими терминами находятся реальные процессы. Только однажды Даша немного погрустила, выяснив, что Марина учит дополнительно французский и пишет курсовик на тему «Наполеон в творчестве Стендаля», в то время как сама она имеет возможность заняться волнующей темой «Массообмен в системе „твердое тело – газ“ при пониженных температурах». Но грусть эта была мимолетна.
К концу первого курса незаметно сложилась постоянная компания, состоявшая из учившихся в разных институтах мальчиков и девочек. ЛИСИ, все три медицинских, политех… Университетских студентов не было ни одного, ведь в универе евреи и половинки не учились. По странному стечению обстоятельств, а не согласно Дашиному выбору, все они почему-то оказались немного евреями.
Мальчики и девочки, плотно сбившиеся в один еврейский ком, почти никогда специально не обсуждали и даже не упоминали о национальных проблемах. Единственной официально принятой в компании идеей была оппозиция советской власти и любому официозу. Не как диссидентство, а просто как фига в кармане, которая полагается всякому приличному человеку.
Однажды с восемнадцатилетней серьезностью они чуть не подрались, обсуждая теоретический вопрос: смог бы кто-то из них выдать своего отца властям, зная, что он совершил подлость, ну, например, был в войну полицаем.
– Ни за что, выдать еще хуже, чем быть полицаем! – кричит Даша.
– Обязательно выдала бы, чтобы восстановить справедливость, каждый должен получить по заслугам! – яростно блестя глазами, убеждает Маринка. Марине Дашина компания понравилась, и она понравилась ребятам. – На щит тебя, Маринка, ты новый Павлик Морозов! – Женька, как всегда, смеется.
– Хорошо, Бог с ними, с полицаями! Это абстрактный спор, ну а если твой отец… – вкрадчиво говорит Марина, ни к кому не обращаясь, – если твой отец – член партии, значит, он поддерживает эту идеологию, тогда что, ты сможешь его уважать?
У Женьки очень тонкая нежная кожа, ему не скрыть вспыхнувший румянец. Лучше сделать вид, что у него образовались срочные дела в другой комнате, и вернуться попозже. Даша молчит, она боится прилюдно спорить с Мариной, но про себя думает: «Да, я буду уважать моего отца – члена партии, а что же мне еще делать, если он мой отец?»
Алка не подходила этой компании, чувствовала себя в ней неуютно и постепенно, не обижаясь, стала бывать вместе с Дашей реже и реже.
– Мне неудобно, что я ее немножко бросила. Она мне как родственница, – говорила Даша Женьке.
– Ну и что, нельзя же всегда и всюду таскать за собой, к примеру, внучатую племянницу! – отвечал он.
– А как ты думаешь, почему мы все нашли друг друга? Я не выбирала друзей по национальному признаку, честное слово.
– Ты глупое носатое чудовище! Существуют понятия, незнакомые твоему жалкому уму, если его, конечно, можно так назвать. Это менталитет, воспитание, определенного рода чувство юмора…
– О да, все это относится к тебе, номенклатурный сыночек! Особенно воспитание!
– Меня же мама воспитывала, а ее – бабушка, – обиженно произносит Женька.
– Прости, Мумз, я не права! Ты настоящий Голда Мейер!
– Дура, Голда Мейер – женщина!
* * *Летом приехала Берта. Праздновать сразу два события: сорокалетие родителей, и еще – ура, ура, даже не верится! – Папа купил машину!
– Знаешь, как они бедно жили, когда ты маленькая была! Помочь некому, Папа – аспирант, стипендия и Сонина крошечная зарплата. Она тебя с месяца в ясли за три трамвайных остановки носила. Надо было дачу летом снимать, так Соня колечко продала, у нее только эта память от мамы и была.
Сонино детство было для Даши тайной, которую необходимо раскрыть. Ужасно хотелось узнать, какой Соня была девочкой, считала ли себя хорошенькой или, как Даша, мучилась сознанием собственной некрасивости, всегда ли девочки хотели с ней дружить и какой мальчик ей понравился впервые. Соня рассказывала мало и неохотно, а чаще кривила губы, уходила глазами куда-то далеко и говорила, что у нее как раз сейчас очень много дел. Даше удавалось расспросить только Берту, Сонину старшую сестру. Берту Даша обожала, ее редкие приезды в Ленинград из маленького северного городка были самыми чудными праздниками, лучше даже Нового года.