Логово дьявола - Лилиан Харрис
Она смеется, качая головой.
— О, Аида. Ты должна видеть, как он смотрит на тебя, когда вы вместе там внизу. Он как будто не может перестать смотреть, даже когда ты не смотришь в ответ.
Я мгновенно подняла голову, широко раскрыв глаза.
— Не говори папе, хорошо?
— Конечно, нет. Я никогда не скажу ни слова. — Она снова сосредоточилась на выпечке, используя миксер, ее голос стал низким. — Тебе можно любить людей, Аида. Неважно, что говорит или делает твой отец.
— Это довольно трудно сделать. — Я принесла Орео и высыпала их в масляную смесь. — Он не дает мне жить. Маттео — единственный ребенок моего возраста, с которым я могу тусоваться, и это даже не тусовка.
Выключив миксер, она проводит нежной ладонью по моей щеке.
— Я знаю, милая. Твоя жизнь жестока, и все же ты делаешь из нее все возможное. Вы оба справляетесь. Я очень горжусь вами за это. Не каждый был бы таким сильным. Я знаю, я бы не смогла.
— Ты тоже сильная, — говорю я, мгновенно обнимая ее за плечи, так сильно ее любя. Я не знаю, что бы я без нее делала.
Мы занялись глазурью для всех кексов. Она сделала только четыре, не желая, чтобы мой папа вышел из себя, когда он не справится с этим. Мисс Греко должна сообщать ему о том, что она планирует готовить и печь каждый день. Если он не даст согласия, она не сможет это сделать. Он сумасшедший.
Ради меня она пошла на большой риск, и я ее за это обожаю. Нам повезло, что человек моего отца, Луи, больше не охраняет дом, как раньше. Может быть, отец понял, что мы слишком напуганы, чтобы убегать, и он не ошибся бы. Луис по-прежнему приходит по утрам, чтобы опорожнить ведро Маттео и дать ему помыться, а потом снова удрать.
Я доедаю последний кекс и кладу два в тарелку для Маттео, в обоих стоит свеча, но ни одна из них не горит. Но мы можем притвориться. И я спою ему самую лучшую песню с днем рождения, которую когда-либо пели.
— Хорошо, — нервно говорит мисс Греко. — Поторопись, пока твой отец не сделал нам сюрприз и не вернулся домой.
— Да, хорошо. — Я забираю миску и несу ее из кухни, направляясь в коридор. Но не успела я спуститься в подвал, как входная дверь распахивается.
О нет!
Я вдыхаю, мое тело пробирает дрожь, когда я пытаюсь поспешить скрыться из виду, миска дребезжит в моих ладонях, едва не выскальзывая.
— Куда ты спешишь? — Жаркий тон отца пробегает по моему позвоночнику. В горле образуется тугой узел, колени подгибаются. — Эй! — кричит он. — Какого черта ты делаешь? Повернись и покажи мне, что у тебя есть.
— Ничего, папа. — Я незаметно начинаю вынимать свечи, в онемении стоя на месте. Одна свеча тихо ударяется о чашу, но когда я скольжу рукой к другой, она выпадает из моей дрожащей руки и падает на пол рядом с моими ногами.
Его шаги грубы, он приближается ко мне сзади, дыхание сбивается. Я прогоняю страх, заталкиваю его туда, где он его не видит, где я его не чувствую, но ничего не получается. Потому что страх — это все, что я когда-либо знала. Его рука задевает мое плечо, он сжимает его до боли.
— Ты действительно думала, что тебе сойдет с рук это дерьмо? — Он отбрасывает руку, приседая, чтобы достать свечу. Приведя себя в порядок, он с силой разворачивает меня к себе. Я держусь за тарелку изо всех сил, мои легкие задыхаются от коротких вдохов.
Он смотрит на меня злобным взглядом.
— Куда ты, блять, собралась с этим?
Я мгновенно вздрагиваю, по моим рукам бегут мурашки.
— Я просто хотела принести один Маттео. — Я подслащиваю свой голос, надеясь пробить этот камень на его сердце, но все бесполезно. Ничто не заставит его полюбить меня. Ничто не сделает его человеком.
— Кто, блять, тебе сказал, что ему можно есть десерт в моем гребаном доме? Тебе показалось, что это чертов ресторан? — Его лицо приближается к моему, и нервы перекатываются в моем желудке, тяжелый, густой ужас ползет по моему горлу. — Он не наш гребаный гость. Он наш пленник. Я разрешаю ему есть мою чертову еду, и это все, что он получит!
— Но, папа! — Я умоляю. — Это же его день рождения. Не мог бы ты сделать это для меня? — Слезы застилают мне глаза.
— Положи эти кексы в мусорное ведро. — Он отходит, поправляя пиджак. — Я не буду повторяться.
— Почему ты должен быть таким ужасным! — Как только эти слова прозвучали, мои глаза выпучились. Его рука быстро вскидывается, и он сильно бьет меня по щеке.
Я стискиваю зубы, борясь с наплывом слез, которые уже наворачиваются на глаза. Паника засасывает меня внутрь, пульс тяжело бьется в шее.
Не плачь.
— Ты говоришь со мной в таком тоне? — Он грубо отбирает тарелку и разбивает ее об пол, а я хнычу, его нога стучит по кексам, снова и снова, глазурь стекает по ботинку.
— Ты глупая, маленькая неблагодарная сучка! — Его рука находит мой затылок и дергает меня за волосы. — Хочешь чертов кекс? Иди и ешь его!
Я издаю хрип.
— Агнело! — кричит мисс Греко. — Прекрати!
Он игнорирует ее, бросает меня на пол, его ботинок приземляется на мою шею, а он толкает мое лицо в крем, кусочки торта попадают мне в рот.
— Ешь. — Он топает сильнее, мой нос и рот покрываются тем, что, как я думала, мы с Маттео будем делить. Вместо этого я задыхаюсь от аромата, от вкуса, испорченного человеком, который должен был меня защищать. Но он всегда был чудовищем, маскирующимся под человека.
Из меня вырывается рыдание, и на заднем плане плачет мисс Греко, умоляя его остановиться, пожалеть меня, обвиняя себя.
— Накажи меня, Агнело! — умоляет она. — Это я сделала. Не она.
Он проталкивает меня глубже, и осколок фарфора пробивает мне щеку. Я чувствую боль и жжение, когда он входит в меня. Слезы текут сильнее, как град по потолку.
— Я разберусь с тобой позже. — Моя кожа оживает от дрожи, я боюсь за нас обоих. — Вы, маленькие сучки, думаете, что можете делать все, что вам вздумается, когда меня здесь нет, да?
— Мне очень жаль, — рыдает она. — Я больше никогда не буду проявлять к
