Будет больно, моя девочка (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна Весна
— Я тебя сейчас брошу.
— Не страшно, — заливается смехом. — Ты зачем вообще приехал? — орет на всю улицу, продолжая смеяться. — Думаешь, я переманю твоего брата на сторону добра?
— Замолкни уже.
— Думаешь, да?
Она продолжает хохотать, привлекая к себе еще больше внимания.
— Раз ты сегодня проявил благородство и купил мне пластырь, то точно должен извиниться перед девушкой Марата, Арс. Точно должен.
— Я. Никому. Ничего. Не должен, — проговариваю все это ей в лицо, скинув Майю на землю.
Панкратова балансирует на своих каблах, преспокойненько держась за мои плечи.
— Это я уже слышала, — растягивает губы в улыбке.
Просто непробиваемая девка.
Бесспорно, я приехал сюда, чтобы выяснить, что у Марата с ней за секреты от меня. В последние месяцы он и правда ходит как пристукнутый. Максимально отстраненный. Не помню, когда мы последний раз вообще говорили с ним больше десяти минут. Это напрягает. Как и его ни с того ни с сего проснувшийся интерес к Панкратовой.
Где-то глубоко внутри желание Марата познакомить эту свою Таю с Майей, а не со мной, оставляет болезненный отпечаток. Мы с детства были вместе. Никаких секретов. Никаких конфликтов.
Все, что сейчас происходит, выбивается за рамки моей привычной реальности.
— Все же советую подумать. — Майя переступает с ноги на ногу, морщит нос и вытаскивает из сумки смартфон. Открывает приложение такси. — Готово. Пять минут. Спасибо, что помог, — делает шаг назад, прижимая сумку к груди.
— Ага, — киваю, фокусируя взгляд на дороге.
Наконец-то между нами повисает долгожданная тишина. Майя крутит головой в ожидании такси. Скольжу взглядом по ее ключицам, выпирающим из-за спущенного по плечам пиджака. Медленно поднимаюсь выше. Фокусируюсь на ее прикушенных губах.
— Моя машина!
Смаргиваю накатившее оцепенение.
Панкратова тем временем идет к тачке. Открывает дверь, машет мне рукой и юркает в салон.
Хмурюсь. Сглатываю и, тряхнув башкой, замечаю, что моя машина тоже подъехала.
***
В дороге провожу как минимум час. Мозг все это время взрывается от мыслей. Что это вообще такое было?
Моргаю. Хаотично воспроизвожу все события, начиная с моего прихода в ресторан, по памяти. Видеоряд замедляется именно в тот момент, когда я закидываю Панкратову на плечо.
Пытаюсь понять эмоции, которые испытывал в то мгновение. Докопаться до истинных чувств. Осознать. Но из раза в раз напарываюсь на бетонную стену, от которой все мои вопросы отскакивают на каких-то сверхскоростях.
Подсознание выуживает из потока сознания фрагмент, когда Майя прикусывает нижнюю губу и откидывает волосы за плечи. Она не видит, что я за ней наблюдаю.
Хаос лишь разрастается.
Смотрю на свои руки. Ладони вспотели. Сжимаю пальцы в кулаки и откидываюсь затылком на подголовник. Через два светофора будет перекресток. Там водитель свернет налево и въедет на территорию частной клиники.
Если бы я был обычным посетителем, в такое время внутрь меня никто бы уже не запустил.
Вылезаю из тачки. Поднимаюсь по ступенькам и попадаю в просторный холл. Администратор знает меня в лицо. И меня, и Марата. Мы бываем здесь как минимум раз в неделю. Но обычно чаще.
Киваю Дарье и захожу в лифт. Третий этаж. Длинный коридор. Белая, как и все здесь, дверь. Толкаю, переступаю порог.
В палате горит ночник. Писк аппаратов звучит уже обыденно. Последние два года точно. Поначалу я приходил сюда и постоянно ждал, когда Олька очнется. Искренне в это верил, несмотря на то, что врачи с самого начала поставили неутешительный диагноз.
Сейчас я уже ни во что не верю.
Придвигаю кресло ближе к больничной койке.
— Привет, — сжимаю Олькины пальцы, а потом откидываюсь на спинку кресла.
Четыре года прошло после той аварии. Столько же с момента, когда врачи сообщили, что Оля впала в кому. Ее мозг жив, но вероятность того, что она когда-нибудь придет в себя, ничтожно мала. Ее почти нет.
Сейчас процессы ее жизнедеятельности обеспечивают аппараты. Она с ног до головы утыкана трубочками. Кислород подается через маску, еда — через капельницы.
— Прости, что опоздал. Знаю-знаю, обещал приехать в девять. Облажался, — ухмыляюсь. — Ты уже привыкла, так что не дуйся. Марат тебе передавал привет. Прикинь, у него девушка появилась. Правда, я за эту девушку сегодня в табло получил, — растираю нижнюю губу. Кровь уже запеклась и образовала плотную корочку.
Бросаю взгляд на столик у окна. Там всегда стоит ваза с цветами. Мы приносим их в каждый свой визит. Меняем увядающий букет на свежий, но сегодня у меня даже это из башки выпало. А все из-за Панкратовой с ее пластырем и туфлями.
— Новая школа такой же отстой, как и предыдущие, ну, я тебе уже говорил, — отвлекаю себя же от своих же собственных мыслей про Панкратову. За последние дни ее стало слишком много. — Хотя Маратик, походу, уже нашел себе подружку. Блюстительница морали, блин.
Впиваюсь пальцами в ручки кресла, а потом резко поднимаюсь на ноги.
Прохожусь из угла в угол.
— Мать, кстати, закончила съемки очередного мыла для быдла и свалила на Мальдивы отдыхать. Перетрудилась, — сую руки в карманы. — Теперь я понимаю, почему ты раньше так на нее злилась. Почему скандалила… Ты просто хотела быть им нужной, — сажусь на подоконник. — Только правда в том, что ни ей, ни отцу никто не нужен. Только бабки. Абсолютная любовь.
Дверь в палату резко открывается. Стекаю с подоконника и сразу упираюсь в него кулаком.
Марат проходит вглубь палата, плотно закрыв перед этим дверь.
У него в руках букет, который он тут же ставит в вазу, а старый выбрасывает в ведро, спрятанное в шкаф. На меня не смотрит.
В палате повисает могильная тишина, которую нарушает разве что писк Олькиных аппаратов.
Маратик поправляет Ольге подушку, гладит по голове и присаживается на край кровати. Сжимает ее ладонь.
Чувствую себя здесь лишним. Устраивать разборки в этом месте даже я себе позволить не могу, поэтому мысленно прощаюсь с сестрой и ухожу.
На первый этаж спускаюсь по лестнице. Интересно, когда родители были здесь последний раз? Месяц назад, два, три?
После аварии отец подчистил абсолютно все, что мог, о случившемся. На первый взгляд, никакой аварии и не было. Как и нашей сестры в коме. Для всех, кто не живет внутри нашей семьи, Оля просто влюбилась и эмигрировала в Австралию. Тысячи километров. Другой континент.
Предкам так проще. Не нужно ни перед кем оправдываться. Не нужно копаться в причинах того, почему Оля связалась с плохой компанией. Не нужно думать, почему все закончилось именно так.
Отец через неделю после вердикта врачей улетел по работе почти на месяц. Мама ни на день не остановила съемки. Нам с Маратом было по тринадцать. Мы все понимали. Было мерзко. Одиноко. Тотальная беспомощность.
Никто не хотел говорить о произошедшем. И не говорит до сих пор.
Нет, между собой с братом мы все это миллион раз обсуждали, потому что никого родней просто не осталось. Да и не было.
А теперь у него появились секреты и своя жизнь, в которой для меня, походу, места с каждой секундой становится все меньше.
На улице сразу напарываюсь взглядом на нашу тачку. За рулем сидит Влад. Шаркая подошвами кроссовок по асфальту, иду туда. Открываю дверь и падаю в салон.
Влад сразу поворачивает голову, зажигает свет.
— Что за кошка между вами пробежала? Рассказывай.
— Все норм, — закрываю глаза, прижимаясь башкой к подголовнику.
— За что тебе прилетело сегодня?
— За дело, — бормочу, накрывая рукой глаза. — Разберемся.
Наверное. Наверное, разберемся…
***
Марат возвращается минут через двадцать.
Садится спереди. Молчание напрягает, как и вся атмосфера этого гребаного дня.
Влад пытается разрядить обстановку, пару раз шутит, но, въехав, что сегодня его оптимизм не сработает, замолкает.
Когда заезжаем в гараж, на телефон падает сообщение от Пономаревой.
