Бог Ярости - Рина Кент
Никогда еще мое сердце не билось так быстро, как в тот момент, когда он прикусил мое горло.
И я застонал. Я. Брэндон, мать его, Кинг, застонал, потому что парень укусил меня.
Это было похоже на существование в коже совершенно другого человека. Как будто я отделился от своего физического существа и превратился в инопланетную сущность.
Я ненавижу эту версию себя. Я чертовски ее презираю.
Но больше всего я ненавижу то, что я сказал, потому что был в ярости.
Я никогда не видел Николая таким злым, как в тот момент, когда он ударил меня по лицу, а затем повалил на пол.
Он смотрел на меня так, словно я был вредителем, которого он хотел раздавить своим ботинком. Переход от флирта, лизания кожи к откровенному насилию заставил меня вздрогнуть.
Потом я понял, что, возможно, он подумал, будто я сказал, что он отвратителен из-за того, что гей.
На самом деле я имел в виду не это.
Для меня никогда не имело значения, натурал человек, гей или кто-то еще. Черт, дедушки Илая, Крея и Реми — самые старые геи, которых я знаю, и я всегда находил их препирательства с дедушкой Джонатаном забавными.
Я ничего не имею против геев. Но правда остается правдой: я натурал. Я могу быть только натуралом.
Я сказал, что Николай отвратителен, потому что он продолжал прикасаться ко мне, когда я неоднократно просил его не делать этого.
Потому что я чувствовал себя странно, как в огне, и совершенно не в своей тарелке.
А еще потому, что он без труда смог вырвать из моих рук контроль и разорвать его в клочья, как будто его и не было.
В этот раз он явно понял намек, так что… нет худа без добра, я думаю.
Я пристально смотрю на экран, затем выключаю его, бросаю телефон в карман и беру палитру и кисть, а затем делаю еще несколько мазков красным. Я даже не люблю красный. Я поклонник холодных цветов, синего и зеленого.
Но сейчас я не могу удержаться от мазков желтого с красным, рождая оранжевый. Горячий, огненный.
Дикий.
Такой чертовски дикий и все то, чем я не являюсь.
Искусство всегда было моим проклятием и спасением. Я понятия не имею, кем бы, черт возьми, я был без набросков и мазков на чистом холсте, но в то же время то, до какой степени это может дойти, пугает меня до чертиков.
Когда мне было два года, я рисовал маленькие звездочки везде, куда мог дотянуться. На полу, на стенах маминой косметикой. На лбу, груди и спине Лэндона, пока мы хихикали и прятались от родителей.
Потом эти звезды превратились в эскизы нашей семьи, маленьких собак и милейших кошек. Теперь мой художественный стиль остановился на пейзажах. Цветы. Деревья. Моря. Сады.
Фауна.
Это далеко не пейзаж, — шепчет мой мозг, выходя из себя, но я не могу остановиться.
Если я остановлюсь, у меня не останется другого способа справиться с ситуацией. Придется прибегнуть к очистке вен от этих чернил.
Опять.
Ты уверен, что видеть конечный результат этого безопаснее, чем очищение?
Моя рука зависает в воздухе.
Дверь открывается, и я вздрагиваю, сердце колотится в груди.
Черт. Я забыл запереть дверь.
Входит Лэн, совершенно невозмутимый, комфортно чувствующий себя в своей шкуре. Несмотря на то, что он ублюдок, в котором нет ни одной человечной косточки, меня охватывает отстраненное чувство комфорта, когда мы оказываемся в одной комнате.
Печальная правда заключается в том, что, видя лицо Лэна, я вижу только свое спокойное лицо.
Мы однояйцевые близнецы, но Лэн немного мускулистее меня. Его глаза также более злые, а на лице эта постоянная вызывающая ухмылка.
Несмотря на одинаковую внешность, мы совершенно разные. У него клинический диагноз — нарциссическое и антисоциальное расстройство личности.
А у меня диагноз «в полной заднице».
Он — очаровательный близнец, тот, к кому приковано всеобщее внимание, суперзвезда семьи Кинг и гений современного искусства.
Он — это все, что объединяется в одно высшее существование.
Всю свою жизнь я наблюдал, как он взмывает в небо, а я остаюсь под землей.
Я мысленно качаю головой. Сегодня я этого делать не буду.
— Что ты здесь делаешь? — осторожно спрашиваю я. Не секрет, что у нас с Лэном не самые лучшие отношения. Это случилось, когда человек, о котором я всегда заботился, пометил меня в своих контактах как «Запчасть».
Он пошутил, и я ответил ему взаимностью, но это что-то резануло внутри меня. Возможно, иллюзию того, что нас что-то связывает.
— Я не могу приехать повидать своего брата? — он сунул руку в карман, и я обратил внимание на его черные брюки, подвернутые у щиколоток. Хотя мы оба одеваемся элегантно, у нас разные стили. Сомневаюсь, что в его гардеробе есть брюки цвета хаки или рубашки-поло.
— Чего ты на самом деле хочешь, Лэн?
— Ты не веришь, что я здесь, чтобы проверить тебя? — он ухмыляется. — Я ранен, младший братец.
— Я тебе не младший брат.
— Так получилось, что я старше тебя на целых пятнадцать минут. Смирись с этим, — он ерошит мои волосы, как будто мы снова стали детьми, и я отбиваю его руку.
Не хочу вспоминать о наших некогда близких отношениях, которые я разрушил собственными руками.
Когда-то мы спали в одной постели, и он рассказывал мне все, включая подробности, которые я не хотел слышать.
А потом все рухнуло. Включая мой разум.
— Серьезно, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я с большим раздражением, чем обычно.
Возможно, это связано с тем, что в последнее время у меня очень сильно сдают нервы.
— Я действительно просто хочу проверить, как ты. Мама звучала взволнованно.
Я ненадолго закрываю глаза.
— Я в порядке.
— Конечно, Брэн. Если ты будешь повторять себе это достаточно часто, то, возможно, в конце концов поверишь в это.
— Что ты имеешь в виду? — я сужаю глаза, но он не смотрит на меня.
Он физически отталкивает меня с дороги, шагая к моему холсту.
Дерьмо.
Блять.
Черт возьми.
Пот струйками стекает по моей спине, пока брат смотрит на бессистемные мазки на холсте. Если бы это был кто-то другой, я бы не стал так волноваться, но речь идет о моем гениальном брате-близнеце.
Лучший ученик художественной школы КЭУ и подающий надежды скульптор, получивший множество наград за свои
