Слишком поздно - Гувер Колин
Появляется официант с нашим пивом. Мы забираем напитки, но Эйса свой отодвигает в сторону и, подавшись вперед, стучит по столу указательным пальцем.
– Я тебе сейчас расскажу про отношения. Вдруг у тебя свои нарисуются.
А вот это уже интересно.
– Батек у тебя еще живой? – спрашивает Эйса.
– Нет, умер, когда мне было два года. – Ложь, отца не стало три года назад.
– Ну так вот, это твоя проблема номер раз. Тебя растила баба.
– Это проблема?
Эйса кивает.
– Тебя учила жизни баба. Так происходит со многими мужиками, в том-то и беда. Мужиков должны растить мужики.
Я молчу. Жду, чем еще соизволит поделиться со мной этот кладезь мудрости.
– Мужчины от природы не созданы для моногамии. В нас заложено распространять свое семя, непрерывно увеличивать популяцию. Мы по определению осеменители, и, что бы там общество ни пыталось навязывать нам, мы так и останемся осеменителями до самой смерти. Вот почему у нас всегда стоит.
Слева я замечаю двух зрелых женщин: они разинули рты, подслушивая рассуждения Эйсы.
– Так ведь рожают женщины, – напоминаю я. – Они что же, не при делах? Разве в них не заложено стремление увеличивать популяцию?
Эйса качает головой.
– Они кормилицы. Их долг – обеспечить виду выживание. Не создавать его. К тому же бабам секс нравится не так, как мужикам.
Это надо записывать.
– Да ну?
– Бля буду. Им подавай выражение чувств, привязанность, узы. Им надо охомутать мужика до конца жизни. Вот почему они на браке настаивают: у них в химии организма заложено искать защитника. Добытчика. Им нужна стабильность, дом, место, где детей растить. У женщин нет телесных потребностей, как у нас. Логично, что мы создаем семьи для баб, но при этом удовлетворяем природные хотелки. Когда мужик блядует, это не то же самое, как блядует баба.
Я делаю вид, будто проникся его философией, а сам думаю: бедная Слоун.
– Значит, измена – чисто мужская особенность?
Эйса кивает.
– Точняк. Мужская измена – это голимая физиология. Нас тянет на бабские жопы, ножки, бедра, титьки. Только секс, ничего личного. Сунул-вынул и пошел. А если баба изменяет – это уже от ума. Их заводят эмоции. И если баба с мужиком трахается, то не потому, что у нее там свербит, а потому, что она любви хочет. Вот почему мне налево ходить можно, а Слоун нельзя. Для мужика измена не то же самое, что для бабы. Факт, доказано матерью-природой.
Охренеть. Такие люди и впрямь существуют. Боже, спаси и сохрани.
– Слоун не возражает?
Эйса смеется:
– В этом и прикол, Картер. Бабы не всекают именно потому, что они такие, какие есть. А у мужиков врожденная способность хорошо врать.
Я улыбаюсь, а сам хочу накинуться на него и лишить способности к размножению.
– И тут, наверное, самое время вспомнить о любовницах? – спрашиваю.
Эйса тошнотворно улыбается.
– Именно, не зря Бог сотворил шлюх, Картер.
Я выдавливаю улыбку. В одном Эйса прав: я определенно хорошо вру.
– То есть шлюхи – сосать, а жены – рожать?
Эйса гордо улыбается, будто научил меня важной истине.
– Тост за это! – поднимает он пиво. Мы чокаемся, и он, отхлебнув из стакана, произносит: – Мой папаша примерно так же говорил.
– Он еще жив?
Эйса кивает, неожиданно стиснув зубы.
– Да. Живет где-то.
Принесли заказ, но после лекции по извращенному дарвинизму есть расхотелось.
Аппетит пропал, стоило мне узнать, что сегодня я увижусь со Слоун. На вечеринке в честь этой проклятой помолвки.
– Ты скажешь тост.
Я даже жевать перестаю.
– Чего?
Эйса отпивает пива.
– Вечером, – говорит он, поставив стакан на стол, – на тусе. Я объявлю о помолвке, а ты скажешь тост. Эти уебки в моем доме двух слов связать не могут, а ты вон как складно болтаешь. Говори так, типа я ваще красавчик, и Слоун это схавает.
Я с трудом глотаю кусок еды.
– Польщен.
Вот ведь подонок.
Глава двадцать шестая
Слоун
Каждый день я как могу тяну время, не спешу возвращаться домой. Сегодня после занятий поехала в спортзал, потом в библиотеку и только в восьмом часу наконец вошла в переднюю дверь. На диване сидел и зло поглядывал на меня Джон.
Я как можно скорее поднялась к себе в комнату, но лицо его разглядеть успела. Не знаю, что с ним сделали после того, как я убежала прошлой ночью, однако, видимо, Картер тогда еще не закончил: все лицо Джона – сплошной синяк.
Я запираю за собой дверь спальни. Больше рисковать не намерена. Один на один с Джоном не останусь.
Наконец, оказавшись в безопасности, опускаю рюкзак на пол. В глаза мне тут же бросается комод. Точнее лежащий на его крышке ювелирный футляр.
Эйса купил мне кольцо. Он каждый день дает обещания, про которые потом не помнит, а в этот единственный раз, когда я сама хочу, чтобы он забыл свои слова, он их держит.
Везет мне как утопленнику.
Подхожу к комоду и открываю коробочку. Даже в руки взять брезгую, всего лишь приподнимаю крышку. Хотя и заглядывать-то внутрь не хочется.
Ну конечно, другое бы он не купил, выбрал, наверное, самое здоровенное: б́ольшую часть платинового кольца занимают три огромных бриллианта, каждый в окружении камушков поменьше.
Кольцо просто капец страшенное. И мне его носить?
Такое не спрячешь. Да, надо было сразу обо всем рассказать Картеру, просто я не знала, как объяснить парню, к которому у меня начинают появляться какие-то чувства, что я уже помолвлена с другим. С тем, кого он ненавидит. Пусть даже для меня эта помолвка ничего не значит.
С улицы доносится хохот. Я подхожу к окну и выглядываю во двор: Далтон жарит на гриле мясо для бургеров. Вокруг еще несколько парней: кто развалился в шезлонге, кто стоит. Всего человек двадцать. В последние пару дней заметно похолодало, но некоторые залезли в воду. Видимо, Эйса включил подогрев.
Значит, гулянка предстоит крупная.
Твою мать.
В дверь стучат, зовут: «Слоун!» – и я резко оборачиваюсь.
Бегу к двери и открываю, впустив Эйсу. А он, даже не взглянув на меня, улыбается.
– Привет, будущая жена.
Забавно. То, что для него увещевание, мне кажется оскорблением.
– Привет… будущий муж.
Он обнимает меня одной рукой и целует в шею.
– Надеюсь, прошлой ночью ты отоспалась, потому что сегодня сна тебе не видать. – Его губы скользят вверх и останавливаются в уголке рта. – Тебе как, колечко сейчас подарить или потом?
Не говорить же, что я уже видела подарок, это лишнее доказательство того, как плохо Эйса меня знает. Я обещаю надеть колечко сейчас, ведь иначе мне устроят сцену.
Эйса берет с комода футляр, протягивает мне… и тут же отбирает.
– Стой. Надо все по уму сделать.
Он опускается на колено и протягивает мне кольцо, приподняв крышку коробочки.
– Окажешь мне честь, став миссис Эйса Джексон?
Серьезно? Да это худшее предложение руки и сердца в истории. Если не считать того, которое он сделал ночью, едва не придушив меня.
– Я ведь уже согласилась, глупенький, – говорю.
Эйса широко улыбается и надевает мне кольцо. Я любуюсь им на свет. Даже не знала, что худший кошмар в аду так блестит.
Эйса поднимается и проходит к шкафу. Снимает с себя синюю рубашку и подбирает другую.
– Сегодня нам надо прикинуться в масть, – говорит. – Черное. – Он берет себе рубашку, а мне кидает короткое платье, и я еле сдерживаю стон: сама такое я бы никогда не выбрала, мне его купил Эйса. – Я вздохну с облегчением, когда переселимся в другой дом, где у каждого будет свой гардероб.
Я комкаю платье в кулаках.
– Другой дом?
Эйса смеется:
– Ты же не думаешь, что я женюсь на тебе и стану дальше держать тут?
– Держать меня?
Он натягивает рубашку через голову и со смехом застегивается.
– Мы сегодня обедали с Картером, – буднично сообщает Эйса, присев на кровать.
Что-о?! Обедали? Картер на занятии распалил меня, а сам потом погнал обедать с Эйсой?
