Душа птицы - Петр Немировский
— Ок, доктор. Я подумаю.
* * *
Тем временем в далёком Миннеаполисе произошло убийство Джорджа Флойда, и по стране покатилась новая волна — в этот раз расовых протестов. Протесты быстро докатились и до Нью-Йорка. Они ещё больше повысили градус социального напряжения и вышли за пределы сугубо расовых проблем. Ещё сильнее зашатались основы общественного строя. Во всём ещё больше ощущалась непредсказуемость и неопределённость, в воздухе повсюду была разлита тревога и озлобленность, возникло ощущение, что опасность поджидает за каждым углом.
В Нью-Йорке это было очевидно и ощущалось во всём: в грубых и наглых манерах разговора и повышенных тонах стоявших в очередях людей, в агрессивном вождении автомобилей на дорогах — в манере водителей подрезать и умышленно создавать аварийные ситуации. Все вокруг ругались между собой: из-за политики, из-за Трампа, из-за отвратительного обслуживания в магазинах, высоких цен, из-за чего попало. Ругались с близкими и далёкими родственниками, с сотрудниками на работе, со знакомыми и незнакомыми. Все будто бы искали повод с кем-то поругаться, нахамить, излить на кого попало накипевшую злость и разочарование.
Это насилие и упадок нравов проникли и в наш тихий благодатный Марин-Парк. Возле моего дома, где ещё не так давно всегда было тихо и чисто, теперь постоянно валялся неубранный мусор. Сильные шторма, бушевавшие в то лето, повалили деревья вокруг, они так и валялись на дорогах, затрудняя проезд. На скамейках, где раньше ворковали влюблённые парочки, теперь сидели какие-то типы странного вида, — курили траву, нюхали кокаин и пили водку. Всё чаще стали разбивать стёкла в машинах. А по ночам на улице даже стали похлопывать пистолетные выстрелы.
Затем по всему Нью-Йорку прокатилась волна погромов, когда были разграблены сотни престижных магазинов и отделений банков. Кстати, неподалёку от моего дома тоже был разгромлен и разграблен супермаркет с тремя десятками престижных магазинов, как были разграблены и несколько автодилерских салонов.
Полиция практически бездействовала, опасаясь обвинений в расизме или антилиберализме.
Как раз в это время входила в разгар президентская гонка, накалились и политические страсти. Если республиканцы упорно «не замечали» медицинских масштабов пандемии, то демократы не замечали разгула преступности и бездействия полиции. Было очевидно, что жизнь простого человека политиками не ценится ни в грош, независимо от их партийной принадлежности.
Все, кто мог, обзаводились оружием, собственный пистолет уже выглядел не прихотью, а надёжным способом защитить себя. Я тоже решил, что пора обсудить с доктором Мерси детали приобретения пистолета.
Как древний маг
Случалось, возвращаясь после работы, я подходил к своему дому около семи часов вечера — как раз в то время, когда собравшиеся возле подъезда соседи — старички и старушки, согласно новой традиции, возникшей во время пандемии, чествовали «героев пандемии»: стучали перед домом в металлические тарелки и чашки, со многих окон тоже лился звон.
Я приближался к дому, в своей светло-синей госпитальной курточке, приветственно махая им рукой. А они, обрадовавшись, «усиливали» звук, стучали ложками по кастрюлям и тарелкам ещё сильнее. Несколько раз я, шутя, просил их «исполнить» мои любимые мелодии из «Дорз».
— Бен, ты герой! Ты настоящий супермен! Ты теперь более популярен, чем Джим Моррисон!
— Бен, где твоя гёрлфренд Эми? Каждый герой должен иметь любовницу.
— Эми уехала к себе в Джорджию проведать своих родственников, — врал я.
— Тогда я могу стать твоей гёрлфренд, на время её отсутствия, если ты не возражаешь. Я всё ещё очень горяченькая, — шутила какая-то из старушек.
Так, перебрасываясь ничего не значащими словами, под звон «литавр», я подходил к подъезду, возле которого магнолия распустила свои нежные цветы.
Я смотрел на белого голубя, который часто сидел на ветке дерева либо ходил по густой зелёной траве, выискивая там червяков и букашек. За этот год, с тех пор как он выбрал наш двор местом своего обитания, он заметно подрос и окреп, превратившись из худенькой пташки в сильную гордую птицу. В течение дня он то и дело перелетал от одного окна к другому, сидел то на подоконниках, то на кондиционерах, то на бортике крыши, словом, в его владении был весь дом.
Некоторые соседи суеверно считали, что этот голубь послан нам Богом охранять наш дом. И действительно, за всё время пандемии в нашем доме не умер ни один жилец, хотя некоторые очень тяжело болели. Несколько раз я видел, как некоторые соседи, проходя мимо этого голубя, останавливались и крестились.
Порой я поднимал с травы обронённые им гладкие белые перья и, сам не зная для чего, приносил их домой. Я бережно клал каждое новое перо вместе с другими, вместе с соколиным пером, принесённым когда-то Эми.
* * *
Эми исчезла. Я звонил ей каждый день, но её телефон по-прежнему был отключён. Она исчезла из Фейсбука и Инстаграма. Несколько раз я «дежурил» в машине возле её дома, но видел только Джейсона, входившего и выходившего оттуда. Где бы я ни был в городе, я вглядывался пристально, до неприличия, в чернокожих женщин, в надежде признать в какой-либо из них Эми.
Она оставила у меня в квартире свои шлёпанцы, мочалку, расчёску и чёрные шёлковые колготки. Как настоящий фетишист, я подолгу рассматривал эти её вещи, разложив их на кровати, перебирал их, брал в руки и, прикрыв глаза, сидел, восстанавливая в мельчайших деталях её образ в те минуты, когда она расчёсывалась этой расчёской, покрывала лаком ногти, снимала или надевала колготки. Я мысленно воссоздавал настоящую галерею Эми, будто экспозицию живых картин. Или фрагменты фильма в кинозале с одной-единственной и неповторимой актрисой.
У меня дома остались черновики Эми. Когда её посещало вдохновение, она, взяв попавшийся под руку лист бумаги и ручку, записывала какие-то строки, а то и целые страницы. Потом я случайно находил её черновики по всей квартире. Меня всегда удивляло, что она не сохраняет их. Я хранил эти черновики в специальной папке, будто бесценные документы — для будущих аукционов, музеев и библиотек. Я перечитывал их и от частого повторения своих любимых строк некоторые из них даже заучил наизусть. «Жизнь — это Слово. Это Слово живёт во мне, оно зачато во мне, глубоко в моей матке, там оно растёт и хочет выразиться через меня. Слово постепенно становится мной, а я —
