Я не вернусь (СИ) - Тина Милош
Да и я недалеко от него тогда ушла. Такая же безмозглая была. Шутка ли — на пятом месяце беременности приехать к нему, выслушать красивую речь о том, что «пошла-ка я давно проложенным маршрутом», а потом два часа мерзнуть на остановке в ожидании неприходящего автобуса, чтобы в итоге Его Величество Павел Владимирович вспомнил обо мне и все-таки отвез домой. Уже тогда было вполне ясно и понятно, что я Паше безразлична. Что даже если бы я умерла — все, что бы он сказал: «Одной Катюхой меньше — страна убытков не понесет». И скажет это с брезгливостью и затаенной радостью… Пишу эти строки и плачу — Господи, ну за что мне это все? Чем я заслужила к себе такое отношение? Я Паше звезд с неба не доставала, но все, что было в моих силах — то делала ради него. А он поступал с точностью наоборот… Как там говорят? Эффект бумеранга? Точно… Я не хочу, чтобы Паша испытал на себе ту боль, которую когда-то причинял мне. Я не хочу, чтобы он страдал. Наоборот, я очень хочу, чтобы он был счастлив. А вот насчет Нины Владимировны я этого не скажу. Вот если к ней этот бумеранг вернется, то моя ненависть, возможно, поугаснет. Будет справедливо, если она тоже потеряет нечто самое ценное — положа руку на сердце, она это заслужила.
Тогда я думала так: Паша не откажется от ребенка — но вот только в этом я была уверена на 100 %. Зато он может отказаться от меня… И я едва волосы на голове не рвала в период ожидания — фактически приговора.
А время все тянулось… И ко всему прочему материализовалась та самая Лена. Наш с ней разговор был о-очень неприятный. И что самое странное — я не пыталась свернуть этот диалог. Я отвечала — спокойно, даже с интересом. Больше скажу — мне было немного жаль ее, ведь я знала, каково это — быть с Пашей и без него. Конечно же, рассказала ей про беременность и попросила оставить Павлика в покое. Думала, она меня по-женски как-нибудь поймет. Не-а. Не поняла. Напрасно я ей пыталась объяснить, что нельзя влезать в отношения не просто любящих, а тех, кто вот-вот станет родителями. А мне в ответ что-то вроде: «Паша останется со мной и будет помогать твоему ребенку». Что я должна была на это ответить? Не выдержала и в грубой форме объяснила, где зимуют раки и ночуют мышки. Не хочу оправдываться, но такой исход был неизбежен. Потому что мне было за что бороться. За моего любимого человека. За отца моего ребенка. И пусть меня это характеризует как грубую, эгоистичную, истеричную — я имела полное право и звонить ей, и угрожать. Конечно, такие вещи не красят девушку, но иногда эмоции берут верх.
— Паш, нам надо поговорить, — словно «за упокой» начала я.
— Давай не сейчас? — попытался он свернуть разговор, но именно сейчас, в эту самую минуту меня и бульдозер бы не остановил. Если решение не может или не хочет принять Паша — значит, это сделаю я. В голове уже крутилась песня «Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый…»
Встретились. Ни чахлой ромашки, ни полузасохшей розочки. Даже кактус в горшке не принес. Ну, с цветами-то я давно уже привыкла, точнее, к их отсутствию — Павлик не умеет красиво ухаживать. Но он, как никто другой, умеет дать почувствовать себя любимой и подарить ощущение надежности и счастья, что гораздо важнее.
А тут стоит, словно избитый котенок, и как-то загнанно смотрит на меня. Впервые вижу такой взгляд, будто я ему… жизнь сломала? Значит, я права — Паша во всем будет меня винить. Кто бы сомневался… Я всегда была самая крайняя, могла бы уже и привыкнуть.
Сейчас мы оба находились перед точкой невозврата, и должны сказать друг другу хоть что-то. И мы говорили! Знаете басню про лебедя, рака и щуку? Вот мы были теми самыми персонажами. Я говорила одно, Паша — другое. Каждый тянул одеяло на свою сторону. И если я с ним соглашалась, то он прислушиваться ко мне категорически отказывался.
Поддалась импульсу и обняла его. И он обнял в ответ.
— Паш, я люблю тебя.
— И я тебя.
Для меня эти его слова прозвучали прекрасной симфонией. Я и не думала, что когда-нибудь услышу их от него еще раз.
Но, оказывается, это признание было лишь проигрышем. Сама песня началась позже…
Беда пришла, откуда все и ждали. Хотя, если вдуматься, то вспышки в сознании о том, что ничего не получится, происходили постоянно. Только вот по своей дурацкой наивности я была уверена, что в этот раз обязательно все обойдется. Оказалось-показалось. Конечно, глупо задаваться риторическим вопросом «Кто виноват?», потому что ответить на него может только Бог. А тогда я была уверена в том, что как раз-таки Богу до меня не было никакого дела. Я находила Паше тысячу оправданий, говорила всем и самой себе: «Он не виноват…» Виноват, еще как виноват! Только я ни разу за все время ему об этом не сказала.
— Кать, на мне висит ипотека. Как ты себе представляешь наше будущее?
— Справимся. Все справляются — чем мы с тобой хуже?
— Ты меня без ножа режешь…
13
Обвинения… куча обвинений… во всем подряд! По словам его матери, я нарушила чуть ли не все писаные грехи, будто моей настольной книгой был уголовный кодекс. До сих пор удивляюсь, как я не закатила грандиозную истерику с битьем посуды и криками в открытое окно. Уж очень мне этого хотелось! Нет, я не спорю, логика в некоторых обвинениях присутствовала. Все же Нина Владимировна очень умная женщина — это надо признать. Мне до нее как до Шанхая босиком.
Ненормальная, некрасивая, старая — это только вершина айсберга. Любимое выражение госпожи Васильевой, обращенное ко мне: «Катя, вы не пара». Как так-то, а? Почему кто-то решает за меня, за Павлика, за нас двоих? А как же наш ребенок?
О, да! Тогда Нина Владимировна превзошла саму себя! Я до сих пор ненавижу ее за те
