Даниэла Стил - До конца времен
Когда Дженни снова села рядом с ним, Билл грустно посмотрел на нее и сказал:
– Знаешь, хотя мои родные и претендуют на безупречное воспитание и благородное происхождение, на самом деле они просто высокомерные снобы. Пожалуй, более грубых людей я еще не видел. Обещаю, что больше не стану требовать твоих с ними встреч. А как они обращались с твоей бедной мамой!.. – За весь вечер только Билл поговорил с Элен. Остальные вели себя так, словно ее вовсе не существует.
– Они все еще злятся, что ты женился на мне, – хладнокровно пояснила Дженни. Ее это не слишком удивляло.
– Они бы хотели, чтобы я женился на ком-то вроде Джулии или Джорджины. Но с такими, как они, я бы давно помер со скуки. Даже моим братьям их жены, похоже, надоели до чертиков.
Дженни кивнула. Она тоже заметила резкие ноты в голосах обеих женщин, когда те обращались к своим мужьям. Можно было подумать – они стремились напомнить им о своем существовании, требовали внимания, напоминали о своих правах. Это могло свидетельствовать только об одном – в семьях обоих братьев Билла не все было благополучно, не все ладно. Особенно это касалось Тома. Джулия то и дело на него рявкала, отпускала нелицеприятные, уничижительные замечания и вообще вела себя так, словно хотела показать всем вокруг, что это ее муж, ее собственность, которой она может распоряжаться как ей заблагорассудится. Том, в свою очередь, ее осаживал, причем довольно резко, хотя и старался, чтобы окружающие обращали на это поменьше внимания.
В отличие от старших братьев и их супруг, Билл и Дженни на протяжении всего обеда крепко держали друг друга за руки, черпая в этом прикосновении поддержку и уверенность. Они, правда, старались делать это как можно незаметнее, чтобы не спровоцировать родственников на еще большую враждебность. Тем не менее обоим приходилось нелегко. У Дженни буквально кусок в горло не лез; Билл тоже чувствовал себя настолько скованно, что, пытаясь справиться с напряжением, выпил две «Кровавых Мэри» и несколько бокалов вина, хотя обычно не злоупотреблял спиртным. В данном случае, впрочем, это был единственный способ хоть как-то досидеть до конца праздничного обеда, который его родители превратили в очередную демонстрацию своего неприятия и холодности по отношению к невестке. Они, конечно, не желали Биллу зла – просто им хотелось еще раз показать сыну, что он совершает очень серьезную ошибку, однако добились совершенно неожиданного эффекта. Именно сегодня, сидя за столом со своими родными, Билл особенно отчетливо понял, что его единственная семья – это Дженни. Мать, отец, братья, их жены – все они фактически перестали для него существовать. Связь, которая когда-то соединяла его с ними, оказалась нарушена их ярко выраженным отрицательным отношением к его браку и к выбору нового жизненного пути. Билл просто не мог и дальше считать этих людей своими близкими. По крови они оставались его родственниками, но чисто семейные связи между ними были разорваны окончательно. Шестеро против одного – именно таков был расклад, когда они сидели в ресторане. Родные перестали быть его союзниками, его друзьями: вместо того чтобы радоваться вместе с ним, они только и делали, что нападали на него и на Дженни, и теперь Билл сожалел, что не отговорил жену, когда та захотела пригласить в ресторан семейство Суит. Без них, думал сейчас Билл, сегодняшний день стал бы для него намного счастливее.
Потом Дженни удалилась в свою рабочую комнату, чтобы сделать несколько деловых звонков людям, которые находились в других часовых поясах и даже в других странах, а Билл прошел в кабинет просмотреть поступившую за день почту. Конверт со знакомым обратным адресом привлек его внимание. Дважды пробежав глазами текст, напечатанный на листке бумаги, Билл нахмурился и спрятал его в стол – туда, где уже лежало письмо, полученное от того же корреспондента. Вернувшись в гостиную, Билл ничего не сказал Дженни, как умолчал он и о первом письме. «Какой смысл? – думал он. – Все равно ведь ничего не получится… Зачем же лишний раз ее расстраивать?»
Дженни к этому времени тоже закончила свои переговоры и сидела на диване с каким-то каталогом на коленях. Она предупредила Билла, что через полчаса к ним приедет Азайя с образцами тканей, из которых необходимо отобрать для клиента несколько самых подходящих. По его лицу она сразу поняла, что он чем-то расстроен, но решила, что Билл никак не может отойти от встречи с родными.
Азайя действительно приехала минут через двадцать, и Билл сказал, что пойдет немного прогуляться. Он хотел дать Дженни возможность поработать спокойно, но как только он вышел из квартиры, Азайя сразу повернулась к Дженни.
– Ну, как прошел праздничный обед? Было очень скверно? – озабоченно спросила она. Помощница знала, что отношения между Дженни и родителями мужа оставались напряженными, и очень ей сочувствовала.
– Было просто ужасно! – с чувством ответила Дженни, ненадолго отложив в сторону образцы и каталоги. – Мне очень неприятно это говорить, но родители Билла держались на редкость высокомерно. Они делали вид, будто совершенно не замечают мою маму, да и с самим Биллом обращались не самым лучшим образом. Меня они просто презирают, теперь я окончательно в этом убедилась, но главное – они не считают нужным скрывать свою неприязнь, а Билл от этого страдает. Ему, бедняжке, очень нелегко приходится – терпеть такое от собственных отца с матерью. Да и его братья тоже не лучше… Я-то надеялась, что теперь, когда прошло столько времени, они хоть немного успокоятся, но этого не произошло. Боюсь, его родные будут и дальше меня ненавидеть.
Говоря это, Дженни тяжело вздохнула, но уже через пять минут совершенно забыла обо всех неприятностях, с головой уйдя в любимую работу. Выбрав для клиента подходящие образцы тканей, она подписала несколько писем и счетов, просмотрела два десятка эскизов и фотографий и сделала кое-какие замечания и дополнения. Через час с небольшим Азайя уже ушла, а еще минут через двадцать домой вернулся Билл. Он все еще выглядел подавленным, и Дженни, которая варила в кухне кофе, крепко обняла мужа и прижалась к его груди.
– Прости, что я их пригласила, – снова сказала она, и Билл кивнул, но Дженни уже догадалась, что его огорчило что-то еще.
– Ты не виновата, – ответил он. – Если они так себя ведут, то… В общем, я больше не хочу их видеть и говорить о них тоже не хочу, хотя мне, положа руку на сердце, их даже немного жалко. Мои родные – просто несчастные люди, которые живут в своем собственном крошечном мирке и не желают ничего знать, кроме собственного «я». Конечно, им неприятно думать, что я сумел вырваться из тех узких рамок, которые они сами для себя установили, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, мы с тобой вместе, а больше мне ничего не надо.
