Измену не прощают - Инна Инфинити
— Я хочу увидеть дочь, — повторяю.
— Я же сказала, что она уже спит.
— Мы не будем ее будить.
Я теперь не отстану от Полины и не отступлюсь. Она сколько угодно может меня ненавидеть, но я буду общаться с ребенком.
С ума сойти, у меня есть ребенок… В голове не укладывается.
— Полина, я хочу ее увидеть, — требую на этот раз жестко. — Прямо сейчас.
— Ладно… — соглашается против своей воли.
— Где она?
— Дома.
— С кем?
Если Полина скажет, что с ее хахалем, я взорвусь.
— С моей мамой.
Облегченно выдыхаю.
— Поехали.
Наконец-то Полина понимает, что нет смысла больше мне сопротивляться. Кивает. И в этом ее кивке столько обречённости…
Мы спускаемся вниз, берём в гардеробе верхнюю одежду и выходим на улицу. Промозглый ноябрьский ветер шумно завывает. Примерно такое же состояние у меня в душе. Полный раздрай. От шокирующей информации толком не могу соображать. В голове ворох мыслей, уцепиться за какую-то одну не получается. Знаю только одно — мой ребенок больше не будет расти без меня.
Когда садимся в машину, Полина называет адрес. И это не та улица и номер дома, где она жила раньше.
— Ты переехала? — удивляюсь.
— Снимаю квартиру недалеко от родителей.
А я отправлял Полине цветы по старому адресу. Как-то не подумал спросить в отделе кадров, какой адрес проживания она указала при трудоустройстве. Да вообще много чего не подумал спросить, вдруг осеняет. При приеме на работу сотрудники заполняют анкету для службы безопасности и перечисляют там всех родственников, включая детей.
Мысль о том, что я мог так и не узнать о ребёнке, тупой болью ноет. Полина высказала все в порыве истерики, а ведь могла и сдержаться. Моя дочь и дальше росла бы без меня. Ком в горле от того, что мой ребенок меня не знает.
Полина сидит, отвернувшись к окну, и смотрит на ночную Москву. Я не включаю радио, не хочу, чтобы что-то отвлекало от ее близости. Я столько лет мечтал увидеть Полину, прикоснуться, обнять… Пока есть возможность, хочу наслаждаться тем, что она рядом.
Простит ли меня когда-нибудь Полина? Захочет ли выслушать? Поймёт ли?
Черт его знает… Она всегда была слишком категоричной и упёртой. Но я не отступлюсь. Точно не теперь, когда нас связывает общий ребенок.
При мысли о дочери внутри все переворачивается, взрывается. А следом по телу разливается приятное тепло. Оно душу греет. У меня есть ребенок…
Нет, не так.
У МЕНЯ ЕСТЬ РЕБЕНОК!!!!
Через полчаса быстрой поездки в гробовой тишине я торможу у высотки бизнес-класса. Полина молча выходит, я следом за ней. Уверенно направляется к подъезду номер три, я поспеваю сзади. В идеально чистом зеркальном лифте поднимаемся на десятый этаж.
Чем ближе моя встреча с дочерью, тем сильнее грохочет сердце и сбивается дыхание. Кажется, что все это сон. Вот-вот проснусь в одном из тех серых безнадежных дней, когда Полина была за тысячи километров от меня, а я не видел смысла жить без нее.
Полина достаёт ключи, открывает дверь и включает свет в прихожей. Захожу вместе с ней и первое, что вижу, — детская одежда. Это как удар под дых. На крючке висит розовая курточка, рядом со взрослой женской обувью стоят детские ботиночки. Тело холодным потом прошибает.
У меня есть ребенок, дочка. Я сейчас ее увижу.
Руки слегка подрагивают. Не помню, когда я так волновался в последний раз. Мне кажется, никогда. Даже перед встречей с Полиной на работе я был внутренне спокоен. Воспринимал это как неизбежное. Я всегда знал, что окончательная точка в наших с Полиной отношениях не поставлена. Я не ездил в Париж, не выслеживал ее у дверей французской нефтяной компании. Знал, что это бессмысленно. Я просто ждал, когда наступит подходящий момент, чтобы снова встретиться, и упорно шёл к этому моменту.
Но встреча с дочерью, о которой не знал четыре года… Это за пределами моего понимания.
Боже мой, у нас с Полиной есть дочь!
— Она спит, — тихо говорит. — Не надо ее будить и шокировать твоим появлением.
— Но я все равно хочу познакомиться, — произношу настолько твердо, чтобы Полина поняла: не отступлю.
— Я понимаю. В другой день.
Ну хоть не стала сходу возражать — и то хорошо.
Мы проходим несколько шагов по коридору и тормозим у белой двери. Полина хватается за ручку, но прежде, чем опустить ее, внимательно на меня смотрит. По ее заплаканному лицу не прочитать мыслей. Жалеет, что рассказала? Боится?
Не могу ждать больше ни секунды. Кладу руку поверх ладони Полины и сам опускаю ручку. За то мгновение, что дверь отворяется, у меня в крови происходит взрыв адреналина, будто с парашютом прыгаю.
Свет из коридора проникает в детскую комнату, падает ровно на маленькую кроватку, и я забываю, как дышать…
Глава 17. Никогда тебе не прощу
Стас
Она спит. Лежит на розовом постельном белье, укрыта одеяльцем по самую шею, длинные светлые волосы разбросаны по подушке.
Моя дочь.
В груди разрастается ноющее чувство. Свербит так, что дышать нет сил. Хочется подбежать к девочке, обнять, прижать к себе, поговорить, увидеть улыбку. А я стою как истукан, не могу шелохнуться. Лишь завороженно гляжу на маленькое личико с закрытыми глазками.
Боже… Как же она без меня росла? Как я мог спокойно жить, когда у меня был ребенок? Уже четыре года у меня есть ребенок, а я ни сном, ни духом.
Девочка переворачивается на постели с правого бока на спинку. Закидывает одну руку назад и шумно выдыхает. Приглядываюсь внимательнее к ее личику, пытаясь найти свои черты. И нахожу.
Она на меня похожа. От этого осознания земля из-под ног уходит. Хватаюсь за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие. Чем дольше смотрю на дочь, тем сильнее понимаю: для меня больше нет в жизни ничего важнее нее. В лепешку расшибусь, а у моего ребенка все будет. В первую очередь, у нее будет любящий отец, хоть я и не знаю, нуждается ли она в нем в принципе.
— Ну хватит, а то Вероника проснётся, — тихо шелестит рядом Полина.
Поворачиваю к ней одеревеневшую шею. Сколько же в Полине ненависти ко мне, что она так жестоко поступила? Надежда на то, что однажды она меня простит, тает, как лед на солнце. Если бы была хоть
