Татьяна Герцик - Роман в утешение. Книга вторая

Семен просвистел начальные ноты «Прощания славянки».

— Вот как. Неприятно. Ну да ладно. Но теперь тебе придется перебраться на центральную усадьбу. Там мы всем миром сможем тебя защитить.

— Защитить? Ты о чем? В каком качестве я там буду выступать? В роли твоей пассии? А ты не забыл, что женат и у тебя есть дети? Не надо позорить ни меня, ни себя. Так что это не выход. Ты семейный человек. Да и я тоже.

Он лег на спину, уложил меня на грудь и признался:

— Семья? Боюсь, я и не знаю, что это такое. У родителей была семья, пока батя не утонул, спасая какого-то городского дурака. А у меня семьи нет. Мы с Валентиной вот уже несколько лет в разных комнатах живем, я к ней и пальцем не прикасаюсь. Мне она откровенно противна. Она и бесится-то из-за этого. Но мне она ни в каком виде не нужна. Детей жалко, конечно, но родной-то отец им Гришка. А я что? Так, с боку припека.

В его голосе явственно звучала горечь, и я не могла понять, что это — тоска по несостоявшейся семье или боль за бездарно прожитые годы.

— В принципе, я могу всё бросить и уехать за тобой, куда хочешь. Только скажи.

Но перед моими глазами встал не по-детски тоскливый взгляд всё понимающего мальчугана, и я столь же тоскливо отказалась:

— Не могу. Пусть у тебя странная семья, признаю, но она есть. Моя бабушка мне всегда говорила: никогда не лезь в чужую семью, какой бы она тебе не казалась, а то будешь платить за это всю жизнь. И я верю, что так оно и будет.

Мы полежали еще немного, но я, почувствовав, как многозначительно напряглось мужское тело, принялась сковано прощаться:

— Ну ладно, раз пока опасности нет, я пошла. Счастливо.

Он меня не удерживал, только с тихой грустью рассмеялся мне вслед и пробормотал:

— Трусиха!

Но я это трусостью не считала. Уж скорее осмотрительностью.

Назавтра пошел дождь, и наша дорога тут же превратилась в непролазное месиво, хоть ненадолго освободив меня от изматывающего напряжения.

Я думала, что после такого дождя на своих двоих сюда никто пробраться не сможет, но обманулась.

В один из ясных умытых деньков у моего забора появилась неизвестная мне дамочка. У нее было такое агрессивное выражение лица, что я сразу поняла, кто это. В принципе, она могла бы даже называться хорошенькой, если бы не лезшая из нее из всех пор злость и мелкие остренькие зубки, которые она как-то по-лисьи скалила. На ней было слишком короткое отрезное платьишко в мелкий горошек, призванное, по ее мнению, подчеркнуть ее молодость и красоту, но на деле лишь подчеркивающее ее дурной вкус и раннее увядание.

Мне она не понравилась сразу. Такими иногда бывают жены или дочери начальников, считающие, что им всё дозволено. Я в своей жизни знавала парочку таких. Обе они были дочерьми больших начальников и женами больших начальников, и вели себя, как агрессивные глуповатые гусыни. Похоже, и эта из той же породы.

Окинув меня с головы до ног нарочито презрительным взглядом, дамочка принялась с вызовом на меня наступать. Не дрогнув и откровенно посмеиваясь, я встретила ее, не отдав ей ни пяди находившейся подо мной земли.

— Какая ты подлая тварь! — эти слова, сказанный соответствующим тоном, должны были стереть с лица земли любую негодяйку, посягнувшую на собственность этой решительной бабенки. — Я-то думаю, почему Семен перестал со мной спать, а он тут чужие поля возделывает!

Чувствовалось, что ей хотелось высказаться куда откровеннее, но смущал мой спокойно-насмешливый вид.

Она ждала оправданий и извинений, но я лишь подтвердила ее предположения, не отступив, впрочем, от истины — неподалеку и в самом деле засеивали поле озимых, и Андреев несколько раз приезжал проверить, как там идут дела.

— И что же?

У нее аж дыхание перехватило от подобной наглости.

— Шлюха! Он женат! На мне! У нас двое детей!

Вдруг за ее спиной раздался поправляющий голос Веры Ивановны:

— Ой ли, Валька? Что-то ни один из твоих детей на Семена не похож. А вот на Гришку из Дубровки — очень даже…

Она рывком повернулась к пожилой женщине.

— Чего ты нос свой длинный суешь, куда не надо, старая карга? Заткнись! — и она сделала угрожающий жест, будто собираясь ударить ту по лицу.

Этого я уже не стерпела. Пусть она пытается оскорбить меня, но за что моих соседок? Или правда глаза колет?

Припомнив несколько приемов, которые показывали мне мои детишки, несколько лет усердно посещавшие секцию вольной борьбы, я схватила ее занесенную для удара руку и резко вывернула назад. Взвизгнув, она упала на колени, грязно матерясь.

К ничуть не испуганной бабе Вере подтянулся на помощь наш арьергард — баба Нюра и баба Маруся. Встав полукругом над склоненной от боли головой гостьи, они наперебой принялись высказывать ей свое мнение о ее разгульной жизни:

— Да ты бессовестная совсем, Валька! Ну и что, что твой папаша в районе секретарем партии был? Где сейчас та партия? Где тот райком? И замуж ты уже беременная вышла! Ладно бы ребенок на Семена был похож, а то вылитый Гришка Ковалев из Дубровки, с которым ты до самой свадьбы шашни крутила! Так что шлюха здесь только одна — ты это, Валька! И не смей больше здесь еще показываться, а то получишь! Мы тут таких, как ты, не жалуем! И не ври, что Семен с тобой только сейчас спать перестал! Он с тобой после Витькиного рождения не спит! Ты в этом сама как-то по пьяни призналась! Не думай, что если мы на отшибе живем, то и не знаем ничего!

Они говорили все хором, и эти сыплющиеся на голову попреки Валентина воспринимала довольно странно — она крутила головой, будто запоминала, кто что сказал, чтобы потом воздать говорившей сторицей.

Кивнув бабулькам, чтобы готовились, я резко отпустила руку пленницы. Потеряв опору, она чуть не клюнула носом в грязь, но справилась и вскочила на ноги.

— Ну, погодите, старые сплетницы! Я на вас в суд подам!

Все дружно рассмеялись.

— А мы управляющему посоветуем генетическую экспертизу сделать. И не растить чужих детей. А то больно ты разжировалась, Валька! Живешь за мужем, работаешь в клубе шаляй-валяй, да еще и гуляешь при этом.

Научное выражение «генетическая экспертиза» было подхвачено моими соседками из какой-то умной передачи, но Валентина решила, что это мое науськивание. Побледнев так, что ее физиономия стала одного цвета с отцветающим в моем огороде укропом, она всё-таки попыталась сохранить лицо, на прощанье крикнув:

— Я до вас еще доберусь! Вы у меня еще попляшете! — и рванула через просеку прямо в лес.

Я недоуменно спросила:

— И куда это она?

Баба Вера озабоченно взмахнула рукой, вглядываясь вслед исчезнувшей с глаз неприятной посетительнице.