Хулиган напрокат - Алёна Черничная
И мне нужно признаться самой себе, что весь сегодняшний тот адреналин стоил даже всех зажиманий с Максом.
И я признаюсь. Ольховский, не считая своего пошловато-тупого юмора и порой слишком наглых телодвижений, от которых сводило теплом где-то под ложечкой, держался очень натурально.
Я же неглупая. Я прекрасно понимаю, что девушки Максима — это птички иного полета. И мое появление с ним могло нанести сокрушающий удар по его имиджу. Но надо отдать должное имиджу нашего военкомата. Его Ольховский боится гораздо больше.
Весь вечер Макс вел себя так, словно это и не игра вовсе. Уверенно представлял меня всем, с кем приходилось общаться. Всегда держался рядом и… Черт возьми, но где-то в глубине души мне было с ним спокойно…
Делаю глубокий вдох. И выдох. Осторожно растопыриваю пальцы, поглядывая через них на Максима.
Опершись вальяжно разведенными ногами о решетку радиатора, он сидит на капоте своей черной тачки. И точит гамбургер так, что трещит за его ушами на всю парковку.
Опускаю руки и наблюдаю уже за Максом, не сдерживая улыбку.
— А я предлагал взять еды и тебе. Будешь? — он неожиданно перестает жевать и, невинно моргая, протягивая мне откусить гамбургер.
У меня тепло сжимается где-то в животе. И это точно не от голода. Я настолько накачена эмоциями, что мне не до еды.
Эти приятные спазмы разлетаются по моему животу потому, что Ольховский в этот момент чересчур… милый.
Хочется даже поругать себе за такие мысли, но… Не могу.
Привычно напыщенный и важный, сейчас Макс сама непосредственность. Светит голыми коленками из потрепанных дырок на джинсах и протягивает на полном серьезе свой гамбургер.
Максимилиан, блин.
Давлюсь смешком и качаю головой, отшучиваясь:
— Нет. Спасибо. Я после шести не ем.
— Оно и видно, — хмыкает он, отправляет в рот оставшуюся часть булки с мясом и тянется за салфетками в бумажный пакет от Макдональдса.
Я выгибаю брови и вопросительно взглядываю на Максима. А заодно ставлю свои руки в бока.
— Вот сейчас не поняла… Хочешь сказать, я толстая?
Макс закатывает глаза, вытирает рот салфеткой и кидает ее обратно в пакет.
— Я хочу сказать, что по твоей фигуре заметно, что лишнего себе не позволяешь, — слегка откинувшись назад, упирается двумя руками о капот и оценивающе смотрит куда-то в меня.
Я фыркаю. Вот он. Видимо, его язвительная натура была просто голодна, потому что опять вернулся тот же Ольховский. Но щеки мои загораются сами собой.
— Ты, кстати, ни слова не сказал о том, как я выгляжу, — показательно поправляю подол платья и одергиваю полы джинсовки. — Твоя сестра старалась, между прочим.
— Я думал по моему лицу все и так видно.
— Видно, что?
— Что нормально ты выглядишь, Синичкина, — Макс саркастически усмехается уголком рта.
А я нахохливаюсь. Я себя в зеркале не узнала, сотни глаз сегодня просто испепеляли меня… И никто даже не усмехнулся мне в лицо. Впервые в жизни ощутила себя как-то иначе, чем просто Олеся Синичкина, студентка первого курса факультета информационных технологий. А Ольховскому, значит, всего лишь нормально?
На секунду мне во мне вспыхивает искра обиды, но я гашу ее холодной мыслью. А мне-то какая вообще разница, как думает он?
Желаемый эффект от этого вечера достигнут был. Майер в осадке, Смирнов, вроде, то же. А я теперь вроде как и не такая стремная. Осталось решить лишь один вопрос, который вертится в моей голове с того момента, как Макс привез меня к дому.
— А что дальше? — прямо бросаю Ольховскому. — Нам продолжать играть этот спектакль? Что типа мы… ну… — неожиданно пытаюсь в словах, а лицо мое снова краснеет.
— Что мы все еще пара? — спокойно добивает мой вопрос Макс, постукивая подошвой кроссовка по решетке радиатора.
Поджимаю губы и киваю. Со вздохом он задумчиво устремляет взгляд в ночное небо, будто бы ответ читается именно там.
— Если мы завтра появимся в университете и сделаем вид, что завяли помидоры, то это будет как-то подозрительно… — разглагольствует Макс. — Думаю, пока стоит придерживаться этой же легенды. Тем более пар у меня сейчас нет, лишь консультации перед госами. Так что сильно надоедать тебе не буду. Я же надеюсь, тебя не переклинит передумать отдавать мне ответы, — он перестают пялиться на майские звездочки и устремляет вопрошающий взгляд на меня.
И вся эта ночная загадочность и романтичность тут же рассевается. Не спасает обстановку даже этот одинокий фонарь на парковке у машины Ольховского.
Теперь вздыхаю уже я.
— Не переклинит, — бормочу и ощущаю, как горчит на языке. Сейчас я мысленно очень рада, что дедушка все-таки улетел на свою конференцию. — Значит, пока придерживаемся той же легенды. Я поняла. Играем дальше.
— Точняк. Игра, — встрепенувшись, Макс спрыгивает с капота и лезет во внутренний карман своей ветровки. И, сияя наехиднейшей улыбкой, отдает мне свернутые в тонкую трубочку оранжевые бумажки. — Держи. Ты выиграла честно. Редко кто не поддается моим чарам…
И меня снова зажимает в огненные тиски. Сердце ныряет куда-то в желудок. Меня едва не переключает обратно туда… в ту самую игру… в секунду головокружительную «до»…
Глотая огненный ком в горле, я резко встряхиваю головой. Нельзя вспоминать о той игре.
— Спокойной ночи, Ольховский, — делаю вид, что вообще не замечаю протянутых ко мне купюр.
Разворачиваюсь на пятках ботинок и уверенным шагом направляюсь в арку под домом напротив парковки.
— Лесь, а деньги? — слышу у себя за спиной.
— Это тебе на растижопургер, — громко оповещаю я на всю улицу, даже не оборачиваясь.
— Давай хоть отвезу до дома. Нефиг по ночам шастать
— Ты машину дольше заводить будешь, — продолжаю шагать в сторону своего дома, уже почти скрываясь под его аркой.
Точный адрес Максиму я не сказала. Бабули в нашем дома уж больно глазастые и языкастые.
— Ты точно дойдешь? — еще громче басит Макс мне вслед.
— Да! — выкрикиваю перед тем, как окончательно скрыться за темным поворотом.
И сразу же замираю. Даже не дышу. Слушаю. Слушаю не то, через сколько заведется мотор машины на парковке, а стук своего сердца.
Оно барабанит между ребер на хаотичный лад. И когда все-таки слышу удаляющийся звук рычащего мотора, с глупой улыбкой до ушей медленно плетусь по тротуару мимо чужих подъездов к своему.
Я нахожусь в каких-то своих облаках. И возможно, так высоко, что не сразу понимаю, что на тротуаре передо мной всплывают двое.
— Опачки, — прокуренный хрип заставляет
