Строптивица и нахал - Кристина Майер
Тимур, в отличие от меня, выглядел как настоявший жених: костюм тройка светло-серого цвета пошит, скорее всего, на заказ, идеально сидит по фигуре, белоснежная рубашка, галстук, словно он только что сошел с обложки глянцевого журнала. Почти так же был одет и его друг, только костюм на нем тёмно-синего цвета. Неудивительно, что этих красавцев провожали взглядами.
Пока они не подошли к нам, резко рванула из рук остолбеневшей Сони пакет, буквально выдрала его из рук подруги, оставив в ее зажатых кулаках куски целлофана.
Возмутиться она не успела. Вытащив демонстративно приготовленный заранее букет, вернула ей в руки так полюбившийся, изодранный, правда, уже пакет. Без возражений она его приняла, что лишний раз доказывало, что девушка не в себе. Сминая его в руках, она искала, куда бы его выкинуть.
Отец, увидев в моих руках букетик черных роз, пронзил меня своим фирменным взглядом, зло, громко выдохнул, но ничего не сказал. Мужчины уже подошли к нам, а я мысленно радовалась тому, что папа уже ничего не сможет мне сделать за мои выходки. Когда подняла глаза на Тимура, веселиться мне расхотелось. Отчетливо поняла, что зря радуюсь. С отцом проще: тот хоть и деспот, но все же любит единственного ребенка.
Мужчины пожали друг другу руки, но на приветствие это мало походило, напоминало скорее демонстрацию силы. Тут понятно, что Тимур физически сильнее, но я говорю о силе духа. А в этом никто из них не уступал. Даже охрана, нанятая для защиты, отступила на полшага, когда они смотрели друг на друга. У папы бесспорно больше власти, денег, влияния в обществе, но Тимур более жесткий, холодный, опасный. И эту акулу папа умудрился поймать на крючок. Сочувствовала ли я отцу, если сорвется эта хищная рыба рано ли поздно и вдруг захочет отомстить?..
Все, кто находились в огромном фойе загса: женихи, невесты, дружки, многочисленная родня и друзья, смотрели на меня, как на приведение. Вот идиотка! О том, что в загсе мы будем не одни, не подумала. В глазах людей плескался ужас. Некоторые лица после взгляда на меня исказила гримаса возмущения. Ну, их понять несложно: гости все такие празднично одетые, невесты в девственно-белых нарядах, в волосах у всех или диадема, или шпильки со стразами, а я тут в черной шляпе с вуалью. Хотела позлить Тимура, а навлекла на свою голову ненужное внимание. Хорошо, что еще никто не начал меня снимать. Ну, думаю, с этим тоже задержки не будет. Вон уже приходят в себя, зло косятся в нашу сторону, свои возмущения и не думают скрывать: шепчутся так тихо, что мне все слышно. Мужчины, окружавшие меня и Соню, были спокойны как танки на охране рубежей наших границ.
Соня молча наблюдать за этой картиной не смогла, принялась нести какую-то ахинею, непонятно зачем оправдать решила мой наряд:
– Моя подруга исповедует веру кромозунги, – выдумывала на ходу Соня, – У них принято надевать на свадьбу черное, а на похороны – белое. Именно этот цвет по их поверьям приносит счастье и вечную любовь брачующимся.
Соня врала убедительно. Поэтому, легко поверив в эту ересь, люди принялись обсуждать ее слова. Волной по толпе прокатилась информация. Все, кто не успел услышать слова Сони, услышали их уже от стоящих рядом.
Кто-то понимающе кивал, кто-то продолжал возмущаться:
– Мы в России живем, и стоит соблюдать обычаи и веру этой страны!
Всем не угодишь.
Минут через пять я перестала быть мегапопулярной: народ как-то смирился, в конце концов, с моим нарядом. Недовольные, правда, еще оставались. Вновь подъехавшие жених и невеста вместе с друзьями и родней, заметив мой наряд, удивились, но «добрые» люди поспешили их успокоить:
– Невеста веры какой-то странной, вот и вырядилась в черное. Так у них счастье и любовь приманивают – траурным одеянием, – посмеивались они надо мной благодаря Соне.
Удружила! Лучше бы они и дальше оставались в неведении, злились и боялись. Благо этот балаган остался позади – нас пригласили в зал торжеств. Под вальс Мендельсона, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, мы вошли в комнату. Рядом со мной Соня, отец и охрана сзади, а лысый дружок возле Тимура.
Женщина, стоящая за столом – в ярком наряде, с крупной розой на груди – натянуто улыбалась. Когда остановила на мне взгляд, она плюхнулась на стул и улыбка сползла с её лица. Наверное, не я одна на ее памяти сумасшедшая: быстро придя в себя, она поднялась.
– Жених и невеста, пройдите в центр, – указала она рукой, куда именно пройти Тимуру и Соне.
Папа, схватив меня сзади за плечи, пододвинул к жениху. Как по команде, Соня и Лысый отступили. Я осталась стоять в центре рядом с Тимуром, а тетка вновь плюхнулась на стул.
Не знаю, что хотела сказать работница загса: лицо ее сделалось возмущенным, она открыла рот, но, не произнеся ни звука, тут же его захлопнула. Под чьим взглядом она вся съежилась, непонятно, но мужчины, окружавшие меня, смогли на нее своим присутствием, без единого слова нагнать страху.
– Вы начнете? – рявкнул отец, так громко и неожиданно, что подпрыгнули и мы с Соней.
– Да, конечно, – пропищала она.
Подскочив на ноги, женщина засуетилась, принялась перебирать бумажки, перекладывать толстенную книгу с места на место, нервно зашуршала страницами, ища нужную.
– Но… – пребывая в недоумении, она рукой показала на меня.
– Начинайте! – от одного произнесённого этим человеком слова в комнате словно похолодало на несколько градусов.
Только Тимур так выговаривал буквы, что мороз проходил по коже!
– Да, да, хо-ро-шо, – заикаясь, она вновь принялась шуршать страницами.
– Уважаемые бра-чующие-ся… – заикалась женщина после каждого второго слова.
Слушать ее было тяжело. И так нерадостное настроение усугублялось от ее заикающегося голоса. Я готова была просто поставить свою подпись, лишь бы все это не слушать.
Сначала мы подтвердили добровольность нашего решения стать супругами. В этот момент так и хотелось обернуться и посмотреть папеньке в глаза.
– Принимая данное вами согласие в присутствии родителей,
