Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения

— Нет, я свободна. Покупай билеты. Я займусь составлением культурной программы.

— Тогда созвонимся чуть позже, и я скажу тебе время прилёта. Хорошо?

— Конечно, мам.

Я завершаю разговор и одновременно с этим слышу злой шёпот. Чувствую недовольство и зарождение претензий. Только этого мне и не хватало. Проклятье.

— Ты серьёзно сказала им приезжать?

— Да.

— И где они остановятся? Здесь?

— Точно. И пробудут у меня столько, сколько захотят, — я убираю сдерживающую меня руку прочь и откидываюсь на спинку дивана. Мимолётный взгляд, брошенный на Андерсона, подтверждает то, что на уровне ощущений я и так уже поняла. Он не любит, когда ему мешают трахаться или заниматься прелюдией. И наверняка ненавидит, если кто-то, кто на данный момент является его сексуальным интересом, вдруг может оказаться недоступным. Удивительно, как ещё ни разу не было такого, чтобы ему помешала моя менструация. Часть меня хотела бы посмотреть на его реакцию в подобный момент.

— А как же я?

— А что ты? Это мои родители, а ты просто тот мужчина, который время от времени меня трахает. Увидимся после того, как они уедут. Если тебе будет совсем сложно дождаться, то у тебя ведь есть жена, а по улицам ходят тысячи женщин. Выбор невероятно огромный. Несмотря на мою просьбу и всё остальное, в чём мы пришли к консенсусу, ты в отношениях не со мной, поэтому я не жду верности или чего-то вроде неё. Ты ведь наверняка так и так продолжаешь спать с супругой между мной и мной, так что… — я буквально выталкиваю эти слова через боль и ком в горле. Дыхание даётся тяжело и вырывается из меня, кажется, прерывистыми звуками. Они напоминают хрип, возможно, умирающего. — Знаю, момент уже испорчен, но сегодня только третье число. У нас есть ещё две ночи.

— Нет. Не хочу. Тебе теперь надо готовиться к их приезду. Позвоню где-нибудь среди недели.

Райан Андерсон выглядит так, как будто съел что-то горькое. Но прежде, чем я успеваю как следует об этом задуматься, он уже выходит прочь из моей квартиры. Я не понимаю, что с ним вдруг случилось. Ни в малейшей степени. От слова «совсем». Хотя меня уже не должны удивлять перемены настроения. Просто в этот раз здесь кроется будто бы нечто большее. Что-то, из-за чего я начинаю размышлять, не расстроила ли его. Можно ли вообще нанести обиду столь закрытому человеку, всего лишь сказав правду о нём, которую он и так наверняка знает? Или в этом всё и дело? Что и таким, как он, она тоже колет глаза? И, возможно, даже сильнее, чем обычным людям, потому что кто решится говорить с миллиардером на равных на регулярной основе и позволит себе смелые высказывания в его адрес? Я не думаю, что действительно жалею о них, ведь во многом я выразила свои истинные и подлинные мысли, но, тем не менее, мне становится физически трудно делить собственную жилплощадь с родителями фактически сразу же, как после встречи в аэропорту мы приезжаем ко мне домой на такси и входим в квартиру. Поскольку у меня всего две комнаты, то в результате преобразования дивана в кровать гостиная на целую неделю становится второй спальней. В разложенном виде он съедает значительную часть пространства, но разбирать и собирать мебель по два раза на дню было бы откровенной глупостью. Я осознаю, что в эти несколько дней не смогу вести себя расслабленно так же, как и смотреть по телевизору то, что нравится лично мне, поэтому, чтобы при наступлении вечеров быть не такой уж и раздражённой, дневные часы я заполняю всевозможными экскурсиями и прогулками, которые только приходят мне в голову. Но меня всё равно всё злит. Бесит. Выводит из себя. Потому что в Рио я побывала словно в раю и предполагала, что его можно воссоздать и дома, если просто не высовывать нос на улицу, кроме как по делам, но, не сумев поступить эгоистично, лишилась Райана на кажущийся очень долгим срок. Вероятно, и правда, обошлась с ним как-то не так, потому что не слышу от него ничего и спустя неделю, а сама всё ещё боюсь связываться с ним первой. Моя внутренняя, возможно, агония достигает своего апогея посреди ресторана в вечер Дня рождения, когда после очередного тоста за меня мама начинает говорить то, что ей, вероятно, кажется ободряющим, но на мне сказывается совершенно отрицательным образом.

— Я всё же думаю, что тебе не стоит переживать, что ты одна. Жизнь непредсказуема, и кто знает, может быть, через год у тебя уже будет не только муж, но и ребёнок.

— А кто сказал, что я переживаю? — даже если это, и правда, имеет место быть, я никогда об этом с ней не говорила. Да и вообще ни с кем. Лишь с Райаном Андерсоном. И таким образом меня почти трясёт от того, что она позволяет себе что-то там додумывать и предполагать за моей спиной. И не просто размышляет об этом, но ещё и высказывает это вслух без всякого стыда и угрызений совести.

— Это же очевидно. Тебе уже двадцать восемь.

— Если ты сейчас снова намерена повторить то, что у многих людей в этом возрасте уже есть хотя бы один ребёнок, то лучше закроем эту тему прямо сейчас. Потому что ты, видимо, даже не думаешь, что, может быть, у меня уже кто-то есть. Или что замужество в принципе не является моей самоцелью. Или что, возможно, мне просто нравится с кем-нибудь спать чисто для поддержания женского здоровья. Или что я влюблена в человека, с которым не могу быть вместе.

— Я искренне надеюсь, что ты не делаешь того, о чём сказала. Мы не так тебя воспитывали, — этот фактически упрёк, заочное неодобрение, когда я просто привела примеры того, как живут многие современные люди и с какими трудностями в личных отношениях нередко сталкиваются, заставляет меня осушить целый фужер с шампанским за один быстрый глоток. Пузырьки, оказываясь во рту, словно передают свою невесомость и мне, и я утрачиваю всякие границы. Наверное, не со зла, но импульсивно и бесповоротно.

— Ну да, всё ведь должно соответствовать непонятным правилам, традициям и порядку действий. Сначала свадьба, а уж потом всё остальное. И секс тоже после. Как это было у вас, верно, пап? И всё ради того, чтобы погрязнуть в рутине и скуке, когда дети выросли, выпорхнули из гнезда, а вы, оставшись один на один впервые за десятилетия, толком и не знаете, что друг с другом делать. И не дай Бог жить чисто ради себя и своего удовольствия, наплевав на то, что скажут или подумают люди. — я собственноручно наполняю свой опустевший фужер шампанским, только чтобы повторить всё вновь, и лишь потом говорю себе остановиться. Хотя бы в том, что касается алкоголя. — Кстати, ты-то что молчишь? Совсем нечего сказать? Или тебе вообще не нравится мысль, что твоя маленькая Моника выросла?

— Полагаю, что это совсем не тот разговор, который мне захочется когда-либо вести.

— Между прочим, начала его не я. В любом случае мне жаль, что, по крайней мере, одного из вас больше всего остального заботит мой моральный облик и то, как бы я не позабыла о правилах приличия. Учитывая другие вещи, которые я упомянула, будь у меня ребёнок, я бы в первую очередь забеспокоилась, не делает ли его кто-то несчастным. Не причиняют ли ему боль. И почему он считает, что не может остаться с тем человеком, к которому у него, возможно, есть чувства. А вы просто… Не всё в жизни только чёрное и белое, — я отвожу взгляд в сторону, начиная нуждаться в минутке относительного уединения, но начисто забываю о возможности ощутить его хотя бы в незначительной степени, когда за спинами своих родителей замечаю Райана Андерсона. Стоящего около стойки метрдотеля и даже через всё существующее между нами расстояние внушающего трепет, желание близости и соблазн. Пристальный взгляд, поза хозяина жизни, очередной идеально сидящий костюм. На этот раз изумрудного цвета. Но я вижу не только это.

Райан выглядит как будто неуверенным в том, что должен быть здесь. В решении, которое привело его сюда. А меня стремительно заполняет паника. Только я не знаю, какая. Вызванная мыслью, что он может сделать нечто опрометчивое и в нашем случае недопустимое, даже если это и не в его характере? Или же связанная с вероятностью снова увидеть его уход?