Мой папа самый лучший (СИ) - Ройс Саша

— Значит, по отношению ко мне у тебя расчет?

— Ну не любовь же? — едва слышно усмехаюсь.

— Наглая.

— Ты тоже не божий одуван. Но я должна тебе признаться, Мирон, — задумчиво скольжу губой по губе. — Обычно мужчины из кожи вон лезли, чтобы мне понравится, но меня это почему-то больше раздражало. А ты не стараешься мне угодить. Все наоборот. Дерзкий наглый хам. Руки так и чешутся перевоспитать тебя, — с нескрываемой иронией в голосе произношу я.

— А не боишься, Лиза, что я тебя перевоспитаю, а не ты меня?

— Мирон, ты как взрослый человек понимаешь, что состоявшегося человека перевоспитать невозможно. Мне привлекает твоя противоречивая, рубящая правду-матку натура. А может мне просто надоело быть перфекционистом?

Пожимаю плечами и снова берусь за кофе.

— Твоя правда меня устраивает. Было бы странно, если бы ты мне сейчас за завтраком пела песни о любви с первого взгляда.

— Спасибо, что понял.

— Лиза.

— Да?

— Но ты должна понимать, что с образованием семьи уделять работе 90 % времени не выйдет.

— Безусловно. У меня уже есть определенный план, — скромно улыбаюсь, — что поделаешь, перфекционизм! Для начала я хочу уйти в продолжительный отпуск. Немного попутешествовать. Затем в планах запустить свой онлайн-курс. Обговорю с Максом условия дальнейшего сотрудничества. Однозначно поставлю вопрос об уменьшении нагрузки.

— Дети?

— Да что ты, Мирон! — широко распахиваю глаза. — Мне бы для начала пережить новость, что я собралась замуж. Мне нравится Аврора. Хочется быть ей близким другом. Не скрою, я прониклась к ней, потому что она мне очень напоминает меня же саму в детстве. Я тоже была такой же упрямой и самостоятельной.

Глядя куда-то вдаль задумчиво провожу по волосам.

— Мирон.

— Что, Лиза?

— У меня есть тайна.

Объявляю, затаив дыхание и смотрю в красивые глаза мужчины.

— Она слишком страшная? — мой собеседник переходит на шепот.

— Для тебя — нет! Для меня… — задумываюсь, глядя перед собой, — я почти смирилась. А куда деться, когда так…

Философски пожимаю плечами.

— Тогда ты вполне можешь ее озвучить, — подмечает Мирон, не спуская с меня глаз.

— Это все теория. Я обязательно скажу, но позже. Дашь мне немного времени? — с надеждой смотрю на него.

— Да. Оно у тебя есть, — Потемкин внезапно улыбается. — Заметила, что мы еще ни разу с тобой не затеяли ссору?

— Зрителей нет! — пью кофе. — А может просто расслабились!

Смеюсь. Мирон меня поддерживает.

— Теперь твоя очередь открыть карты.

— Тут такое дело, крошка, я не люблю о себе рассказывать.

Мирон вызывающе скалится, а мое лицо так и вытягивается после его слов. Вот что мне делать с этим хулиганом?

Но стоит мне открыть рот, чтобы высказать свое замечание Потемкину, как он торопливо поясняет:

— Но я покажу!

— Как? — изумленно ахаю я.

Мужчина суетится, ищет что-то.

— Вот он! — с этими словами он вынимает из кармана джинсов телефон и протягивает мне.

Верчу его в руках, рассматриваю. Телефон этот старой модели, кнопочный еще, но камера мощная. Судя по внешнему виду, прихожу к выводу, что он принадлежит мужчине, возможно пожилого возраста, так как кнопки крупные. Хотя это всего лишь догадка. Впрочем…

— Это же не твой телефон? — нахмурившись, спрашиваю.

— Это телефон Палыча, — на лице Мирона тень скорби.

— И кто это? — я тем временем включаю телефон.

— Когда родителей впервые вызвали к директору школы, они поняли, что мне нужен дополнительный присмотр. Наняли соседа через дорогу. Живет близко. Знакомый. И мужик простой, без заморочек.

— А где были твои родители?

— Мать работала главным инженером на заводе, потом преподавала. Отец — ученый, вечно пропадал в своих лабораториях да экспедициях.

— Интересный расклад, — усмехаюсь, — так ты в кого такой дебошир?

— Сам в себя, Лиза. Сам в себя, — без пафоса выдал Мирон, — знаешь, что они делали в десять часов вечера?

— Что?

— Спали! Глубоко и беспробудно.

— Ничего себе, как неожиданно, — смеюсь я.

— Мы жили в поселке для всех этих творческих людей. Писатели, музыканты, физики, химики. Нобелевским лауреатом был каждый второй, кто приходил к нам в дом.

Цокаю языком и качаю головой.

— Как же тебе не повезло, Мирон.

— Вот ты усмехаешься, а я на самом деле чувствовал себя несчастным человеком.

— Хм. Позволь поинтересоваться, а как твой «простой мужик» Палыч в те края затесался?

— Он ухаживал за больной сестрой. А она пианисткой великой была.

— Ты помнишь, хоть кого-нибудь их тех людей, которые жили рядом?

Мой собеседник чешет затылок и произносит несколько имен. Я раскрываю рот, услышав их.

— Ты не представляешь, как я тебе сейчас завидую, Мирон, — отходя от шока, признаюсь я. — Лучше рассказывай о себе, а то я сейчас начну расспрашивать про… Не важно! Слушаю.

Подпираю рукой щеку и жду откровений.

— Мы жили в небольшом коттедже. Моя спальня была наверху. И как только родители начинали активно храпеть, я выбирался из окна, затем по крыше, к краю которой плотно прилегала обычная лестница, я спускался и шел гулять.

— По поселку Нобелевских лауреатов?

— Нет, конечно. Мы сбегали то в соседний поселок, то на реку, то еще куда-нибудь.

— Мы?

— С пацанами, с девчонками. Они тоже по-тихому выбирались из дома, и мы встречались на нашем месте. Сначала ходили в соседний поселок. Там уже жили простые люди, но веселились они на полную катушку. А позже когда мы обзавелись мотоциклами, то стали ездить в город.

— И твои родители не слышали звук мотора?

— Для родителей мой мотоцикл был вечно на ремонте. Мы согнали железных коней в сарай у реки. От туда было проще выехать из поселка незамеченными по другой дороге. Шлагбаум был вообще с противоположной стороны. Лиза, ты сидишь и словно следователь допрашиваешь меня. Может, я наконец-то буду рассказывать?

— Ой, прости! Любопытство разыгралось, — виновато улыбаюсь, — и что было дальше?

— В общем, несколько лет нам чудом удавалось сохранять наши поездки в тайне, — продолжал рассказывать Потемкин, — то Палыч прикроет, то кто-то из друзей, а кому-то и вовсе приходилось платить за молчание. Так было, пока один из нас стал играть не по правилам. Мы решили его исключить, но он в ту ночь попал в аварию и немного покалечился. Сломал ногу, ключицу. Потом он сдал нас всех. После разоблачения наша семья переехала из поселка. Многие тогда переехали, — на его лице отразилась неподдельная грусть.

— Все когда-то заканчивается, Мирон, — улавливаю его настроение.

Взгляд падает на чужой телефон в руках.

— Что здесь?

— Фотки. Большинство Палыч оцифровал, чтобы всегда были под рукой. Есть даже видео, но тебе я покажу, только одну самую маленькую папку фотографий. Там их всего двадцать, — слышу взволнованный вздох, — но по ним будет не сложно понять, чем я занимался в молодости.

Потемкин подходит ко мне и контролирует мои действия.

— Эта?

— Да, — кивает он и возвращается на свое место, — будет интересно на тебя посмотреть, как ты на них отреагируешь, — иронически усмехается он.

Листаю фотографии, и уже на второй из меня вырывается:

— О боже!

Машинально поднимаюсь на ноги и иду гулять на лужайку. Увиденное мной на представленных фотографиях, надо переваривать хотя бы чуть подальше от главного объекта.

Ну что сказать, разгульный образ жизни молодежи во всей красе!

Что-то неприличное, что-то шокирующее, но ни одной фотографии, которая бы оставила меня равнодушной.

Мирон практически на всех фото с друзьями из тайного союза. Где-то он моложе, где-то старше, но на всех фото он неисправим!

Вот он с друзьями на концерте рок или панк-группы, явно в пьяном угаре.

На другом фото он лакает воду из фонтана, словно собака, на пару с другими пацанами, а девушки их держат на поводках! Кажется на дальнем плане ЗАГС. Кто-то из компании держит плакат: «Скажи браку: «НЕТ!» Другу посвящается».