Инга Берристер - Влечение
К сожалению, с ней все было не так. Она знала, что все еще любит его и никогда не сможет полюбить никого другого. Даже сейчас, несмотря на всю боль, которую он ей причинил, стоило ему обнять ее и попросить прощения, она бы простила. Может, он просто вышел из себя, узнав, что она племянница Фернана, а теперь сам раскаивается? Она поймет его и все простит.
Короткого взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять: ни о чем подобном Ив и не помышляет. Не желая подвергаться дальнейшим унижениям и оскорблениям, а главное, не желая дать ему возможность заметить, как больно он ранил ее, Софи гордо выпрямилась во весь рост и, сама удивляясь спокойствию своего голоса, сказала:
— Мне кажется, тебе лучше уйти.
— Мне тоже так кажется, — кивнул Ив и, резко повернувшись, направился к выходу.
Софи молча смотрела ему вслед почти не видящими глазами.
У двери он обернулся.
— Ты можешь гордиться, — язвительно проговорил он. — Не многим удавалось обмануть меня. Тебе удалось. Не сболтни Катрин случайно, кто ты такая...
— Я сама собиралась рассказать тебе о моей семье, — сухо сказала Софи. — Но твою предубежденность к дяде Фернану ощущала с первой секунды. Лишь поэтому я...
— Ты мне солгала, — холодно прервал Ив.
— Но ведь и ты солгал мне насчет своих отношений с Катрин, — не сдержавшись, упрекнула его Софи. Теперь ей нечего было терять. И пусть он не считает себя безупречным. — Одна из твоих многочисленных родственниц сегодня разъяснила мне, что ты славишься пылкой влюбчивостью и ветреностью. Тебе ни в чем нельзя верить. — Губы ее скривила горькая улыбка. — Жаль, что я не знала об этом раньше.
Он ответил ей взглядом, полным такого бешенства, что отвага на мгновение покинула Софи. Однако она тут же взяла себя в руки. Ничего! Пусть знает, что о нем думают. Да, она поступила неправильно, не сказав ему о родстве с Фернаном, но, по крайней мере, в ее жизни не было другого мужчины, о котором она умолчала бы. А он... Да что говорить! Ничего странного, что он оказался таким опытным любовником!
— Что бы тебе ни наговорили, это не имеет ни малейшего значения, — холодно процедил сквозь зубы Ив, стараясь сохранить самообладание. — Мои чувства к Катрин — мое личное дело. Она никогда не отвечала на них взаимностью, и поведение ее всегда было в высшей степени безупречным.
— Все это — не более чем слова. Твои слова! — презрительно бросила Софи. — Теперь я знаю им цену!
Ей удалось так уязвить его, что Ив сделал то, чего никогда себе не позволял. Грязно обругав ее, позеленевший от гнева и обиды, он выскочил за порог и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Оставшись одна, Софи безудержно расплакалась. Ноги не держали ее. Она опустилась прямо на пол и отчаянно рыдала, зажимая рукой рот, чтобы подавить рвущийся из груди крик боли, а соленые безнадежные слезы горя и смертельной обиды лились безостановочно.
Она не знала, сколько времени это продолжалось. Сначала она и не пыталась успокоиться, но когда первый пароксизм горя прошел и она обрела способность думать, на помощь пришли свойственные ей чувства собственного достоинства и гордости.
Софи попыталась рассуждать здраво. Приходилось признать, что она оказалась безумно наивной, глупой и доверчивой. Иначе как могла она поверить в любовь и искренность Ива? Он ведь совершенно не знал ее. Просто она приглянулась ему, и он применил свой богатый опыт, чтобы соблазнить ее, использовать ее тело. Должно быть, ему не раз случалось так поступать, чтобы как-то утолить свои желания. Ведь он сам сказал, что его любовь к Катрин была безответной. Вот он и искал утешения на стороне. Разумеется, не было никакой любви. Лишь похоть и обман, вроде разговоров насчет обручального кольца.
Но в таком случае ей не остается ничего другого, кроме как скрепить свое сердце и подавить в нем любовь к Иву. И она сделает это, чего бы ей ни стоило. Наверное, она должна быть благодарна судьбе за то, что узнала истинное лицо Ива так скоро. По крайней мере, иллюзий у нее больше не осталось.
Вот только Софи не очень хорошо понимала, как будет жить дальше, день за днем, среди чужих людей, в чужом доме, в чужом городе. Если бы можно было бросить все, сбежать к родителям, найти утешения у мамы! Но она не могла так поступить, не закончив здесь дела и обманув доверие родителей. Значит, придется все выдержать здесь. Ничего, она заставит себя много ходить по городу и его окрестностям, благо тут было что осматривать. Только надо постараться выбирать такие места, где нет опасности встретить многочисленных родственников Ива или... его самого. И слезы снова заструились по ее осунувшемуся, потемневшему от страдания лицу.
Ив выскочил из дома Фернана, испытывая безумное желание что-нибудь разбить, сокрушить, стереть в порошок, чтобы разрядиться, дать выход переполнявшим его эмоциям. Такие вспышки бывали у него в далекой юности, правда, и тогда он не был способен сорвать свою ярость на другом человеке. Причинить боль кому бы то ни было, особенно женщине, он не мог. О чем сейчас даже жалел.
Вне себя от ярости, не видя ничего вокруг, он проскочил полгорода, пока хлынувший ливень немного не отрезвил его. Но и тогда он не остановился, а продолжал бесцельно брести по опустевшим улицам в сгущающейся тьме, погруженный в безрадостные размышления.
«Я собиралась все тебе рассказать, я хотела сделать это»,— слышал он срывающийся голос Софи и видел ее дрожащие губы. Но как он мог верить ей, особенно когда выяснилось, что у нее эта проклятая ваза? А у нее еще хватило бесстыдства утверждать, будто ваза принадлежит ее семье!
Правда, в какой-то момент в глазах Софи появилось выражение, заставившее его... не то чтобы поверить ей, нет, скорее — усомниться в полной безусловности своей правоты. Но именно в этот момент она обрушила на него обвинения относительно его отношений с Катрин. И тогда ощущение собственной вины за то, что он скрыл правду от Софи, умолчал о своих былых чувствах к Катрин, вывело его из себя, и он сорвался. И вот к чему это привело!
Сейчас, уставившись прямо перед собой невидящими глазами, Ив восстанавливал в памяти все подробности их ссоры, слово за словом. Ярость его сама собой утихла, остались лишь бесконечная усталость, тоска и душевная пустота. Теперь он ругал себя за то, что был нетерпим и категоричен, что не прислушался к предостережениям внутреннего голоса. И в результате потерял то, что тщетно искал всю свою сознательную жизнь, — беззаветную, безоглядную любовь.
Долгие годы он воображал, что влюблен в Катрин. Вероятно, одиночество и порожденная им тоска толкали его на это. Но теперь он понимал, что это воображаемое чувство ничего общего не имело с любовью, которая обрушилась на него, когда он узнал Софи.
