Николас Спаркс - Последняя песня
А Блейз...
Пребывание в ее доме тоже казалось странным, потому что все было таким обыденным. Дом стоял в тихом тупичке и мог похвастаться ярко-голубыми ставнями и американским флагом, трепетавшим на ветру. Внутри стены были выкрашены в теплые тона, а на обеденном столе стояла ваза с живыми цветами. Всюду прибрано, но без культа чистоты. На кухонном столе лежали деньги вместе с адресованной Блейз запиской. Блейз объяснила, что мать всегда оставляет ей деньги. Таким образом она, даже если не приходит домой, знает, что дочка ни в чем не нуждается.
И все-таки здесь что-то настораживало.
Ронни очень хотелось поговорить с Блейз о Маркусе, но она понимала, что из этого ничего хорошего не выйдет. Так было и с Кейлой: та никогда не слушала советы. Бесспорно, Маркус — дурной человек; почему же Блейз этого не видит? Может, завтра удастся поговорить об этом на пляже?
— Мы тебя утомляем?
Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Маркусом. Он катал огненный мяч на тыльной стороне ладони.
— Я просто хотела спуститься к воде.
— Принести тебе пива?
Судя по тону вопроса, он уже знал ответ.
— Я не пью.
— Почему?
«Потому что это толкает людей на дурацкие поступки», — хотела она сказать, но промолчала. Любое объяснение только затянет разговор.
— Не пью, и все, — коротко ответила она.
— Значит, нет? — не отставал он.
— Значит, нет.
Губы Маркуса искривились в подобии улыбки, но глаза потемнели от злости.
— Считаешь себя лучше всех нас?
— Нет.
— Тогда пойдем.
Он показал в сторону костра.
— Посиди с нами.
— Мне и здесь хорошо.
Он оглянулся. Ронни увидела, как Блейз роется в переносном холодильнике в поисках пива. Только этого ей и не хватает! Она и так едва стоит на ногах!
Неожиданно Маркус шагнул ближе, обнял ее за талию и притянул к себе.
— Пойдем погуляем!
— Нет, — прошипела она. — Я не в том настроении. И убери руку!
Но он не послушался и, похоже, наслаждался происходящим.
— Волнуешься о том, что подумает Блейз?
— Просто не хочу, и все!
— Блейз наплевать!
Ронни отступила, увеличивая расстояние между ними.
— Мне не наплевать. И пора домой.
Он продолжал смотреть на нее в упор.
— Давно пора.
Потом, почти без паузы, воскликнул так громко, чтобы услышали остальные:
— Нет, я, пожалуй, останусь. Но спасибо за приглашение. Ронни была слишком шокирована, чтобы ответить, и молча пошла по берегу, зная, что Блейз смотрит ей вслед. Ей вдруг захотелось как можно скорее убраться отсюда.
Подходя к дому, она услышала музыку. Отец по-прежнему играл, но как только она вошла, покосился на часы. После того, что сейчас произошло, ей не хотелось спорить еще и с ним, и она молча пошла по коридору. Но он, должно быть, что-то понял по ее лицу, потому что окликнул:
— Ты в порядке?
— Да, — поколебавшись, выдавила она.
— Уверена?
— Не хочу об этом говорить.
— О'кей, — кивнул он, присмотревшись к ней.
— Что-то еще?
— Уже почти два ночи.
— И?..
Он склонился над клавиатурой.
— Если ты голодна, возьми в холодильнике пасту.
Нужно признать, что ему удалось ее удивить. Ни лекций, ни приказов, ни скандалов. На его месте ма вела бы себя совершенно иначе.
Она покачала головой и зашагала в спальню, задаваясь вопросом, есть ли в ее жизни что-то нормальное.
Она забыла занавесить окно одеялом, и солнце яркими лучами ворвалось в комнату, опять разбудив ее на рассвете.
Застонав, Ронни повернулась лицом к стене, накрыла голову подушкой. И сразу вспомнила вчерашний вечер на пляже.
Ронни тут же села, поняв, что больше ей не уснуть.
Маркус определенно ее пугал.
Наверное, следовало бы ответить что-то, когда он демонстративно отказался от ее якобы приглашения. Что-нибудь вроде: «О чем это ты, черт возьми?» Или: «Ты спятил, если воображаешь, будто я способна остаться наедине с тобой!»
Но она ничего не сказала, и, похоже, поступила по-дурацки, когда молча ушла. Ничего хуже она не могла сделать.
Ей действительно необходимо поговорить с Блейз.
Ронни со вздохом встала и босиком пошла в ванную. Наскоро вымылась, натянула купальник, оделась, сунула в сумку лосьон и полотенца.
Отец уже играл на пианино.
Опять.
Дома он никогда не играл так много.
Прислушавшись, она узнала одну из тех мелодий, которую когда-то играла в «Карнеги-холле». Та самая, диск с которой ставила ма в машине.
Можно подумать, мало ей всего, так еще и это!
Нужно найти Блейз и объяснить, что произошло. Только непонятно, как это сделать, не выставив Маркуса лжецом. Блейз, естественно, поверит ему, и кто знает, что этот тип наговорил после ухода Ронни!
Но об этом она будет беспокоиться, когда настанет время. Может, лежание на солнце размягчит мозги Блейз и все пройдет как по маслу.
Ронни вышла из спальни как раз в ту минуту, когда музыка смолкла, только для того чтобы вновь начаться второй пьесой, которую она играла в «Карнеги-холле».
Девушка остановилась, поправляя на плече сумку. Конечно, следовало ожидать, что он это сделает: услышал шум воды и понял, что она проснулась. Пытается найти с ней общий язык.
«Только не сегодня, папочка! Прости, но у меня есть дела. И никакого настроения начинать с тобой разговор!»
Она уже хотела метнуться к двери, когда из кухни появился Джона.
— Разве я не говорил, чтобы ты взял себе на завтрак что-нибудь полезное? — спросил его отец.
— Я взял. Это поп-тарт.
— Я имел в виду что-то вроде овсяных хлопьев.
— Но в печенье много сахара, — серьезно напомнил Джона, — а мне нужно побольше энергии.
Ронни быстро прошла через гостиную, надеясь добраться до двери прежде, чем Джона попробует с ней заговорить.
— Привет, Ронни! — улыбнулся брат.
— Привет, Джона. До свидания, Джона. Она потянулась к дверной ручке.
— Солнышко! — окликнул отец. — Можем мы поговорить о прошлой ночи?
Как ни странно, он перестал играть.
— У меня нет времени разговаривать, — проворчала она, поправляя ремень сумки.
— Я всего лишь хочу знать, где ты была весь день.
— Нигде. Это не важно.
— Очень важно.
— Нет, па, — твердо возразила она. — Не важно. И у каждого свои дела, верно?
Джона тут же встрял в разговор, размахивая печеньем:
— Какие дела? И куда ты идешь сейчас?
Именно этого она и старалась избежать.
— Не твое дело.
— И сколько тебя не будет?
— Не знаю.
— Вернешься к обеду или к ужину?
— Не знаю, — повторила она. — Я ухожу.
