Татьяна Алюшина - Просто о любви
Оба осознавали, что бесконечно отдалились друг от друга, став безразличными, чужими, отстраненными. Жили каждый своими интересами и жизнями, даже в компании разные ходили — порознь!
Что их держало вместе? Секс?
Да ладно — вот уж точно нет! Дежурно, иногда, без энтузиазма и вдохновения или агрессивно, когда Надюха перепивала и кидалась на него.
Что тогда?
Привычка? Пожалуй, равнодушие. И не желание заморачиваться с разводом, разъездом, дележом имущества, выдвижением обоснованных претензий.
Ох и аукнулся ему в дальнейшем тогдашний пофигизм и нежелание ликвидировать уже не существующую семью как юридическую единицу.
Надя быстро пошла в гору — открыла фирму, взяла в аренду помещение, сделала в нем ремонт, превратив в магазин. Где она занимала деньги и у кого, кто «крышевал» ее бизнес и с какими трудностями ей приходилось сталкиваться, Степан не знал, не интересовался и, по большому счету, знать не хотел.
И в глубине души даже бравировал перед самим собой отстраненностью от дел жены, подчеркнутым нежеланием в этом участвовать, тайно гордясь некой лестной самоидентификацией — дескать, вот я какой: гордый, в белом, врач-альтруист!
Ну и пусть не платят — я же врач!
Я не могу бросить дело всей жизни и своих больных! Пусть без денег, без необходимых препаратов и аппаратуры, но ведь спасаем! При помощи всяческих ухищрений и такой-то матери — но спасаем, лечим! Удобная поза героя!
Энтузиаст бессребреник, твою мать!
А ведь голым-босым он не был!
Жена одевала, обувала в дорогущие шмотки, кормила разносолами, деликатесами, извините — икрой красной на завтрак!
Значит, как позу держать перед собой и миром — мы идейные альтруисты, нам не по дороге с разнузданным капитализмом, мы это презираем! А как сыто есть, да сладко спать, да в дубленочке на рысьем меху ходить…
Дурак он был в то время! Дурак и лицемер.
Ну, заедало его, как всякого адекватного мужика, что жена карьеру делает, хоть все внутри сопротивлялось назвать это «карьерой», деньги зарабатывает, страшно произнести во сколько раз больше его, и семью содержит она! Она, а не он!
Заедало, что не споткнулась, не сдалась, не прибежала искать утешения и защиты — каяться и плакать, не дала ему возможность проявить мужскую снисходительность, поглаживая по головке, простительно журить:
— Я с самого начала знал, что у тебя ничего не выйдет, но решил, что ты должна попробовать!
И снисходительно думать: ничего, проживем и на мою зарплату, я теперь снова в доме хозяин. Мужчина! И при этом не вспоминать, что его зарплаты хватит на два-три дня той жизни, к которой они уже привыкли!
И мучило, разъедая изнутри, то, что он и на самом деле талантливый врач, горбатясь, как вол на плантациях, получал стыдливые копейки. При этом пытается писать кандидатскую по ночам, его статьями, вырезанными из медицинских журналов, завален доверху ящик письменного стола, и идеи есть интересные и опыт, но ему не только не помогают, а всячески мешают защититься.
Вопрос — почему?
Ну, на такие глобальные размышления и психологические откровения с самим собой у него ни времени, ни сил не оставалось.
На работе он был авторитет, последняя инстанция, бог — его любили, уважали, побаивались, а для жены Степан стал пустым местом.
Никчемным мужичонкой.
Она не высказывала этого напрямую, не делала презрительных намеков и движений, но он это чувствовал всем нутром!
Нет денег — нет уважения!
Растреклятая жизнь!
Все это варилось, крутилось внутри него неосознанно, а порой вполне сознательно и разъедало кислотой, увеличивая пропасть между ними, превращая обоих в два железобетонно уверенных в своей правоте памятника.
Ни пяди врагу!
Иногда Степан вдруг смотрел на Надю, как она накрывает стол для ужина — так редко, как большой всенародный праздник, — следил за ее движениями, улыбкой, и на него снисходило просветление!
Господи! Что они делают друг с другом и со своими жизнями?!
Они же любили когда-то! Он любил бескомпромиссной юношеской любовью курносую кучерявую Надюшку-хохотушку!
Он же помнил, как они, сбежав с лекций, целовались в саду «Эрмитаж» на всех скамейках и хохотали, когда им попеняла за неприличное поведение замшелая старушка с собачкой. Помнил, как на дне рождения у Федьки Новгородцева, на даче, предоставленной его родителями в полное их распоряжение для празднования данного события, они с Надюхой спрятались ото всех в бане, прихватив с собой початую бутылку харизматичного портвейна «Три семерки». И, немного захмелев, первый раз занимались любовью на жестких полатях, и он все переживал, что ей неудобно, а она смеялась по-русалочьи загадочно.
Помнил бессонные ночи напролет, заполненные шушуканьем, смешками, любовью, и утра, когда дрожали ноги от чрезмерных сексуальных нагрузок.
Куда это все делось?!
Ведь были родными, близкими — каким образом стали чужими, равнодушными, отстраненными? Почему не заметили, как так получилось?!
Но нынешний Степан Больших, реальный человек, который живет здесь и сейчас, в тех обстоятельствах, которые сложились и которые никакие воспоминания не могли изменить, понимал, что ничего не воротишь, как ни старайся. И точно знал, что их брак уже ничто не спасет.
Надеждины коммерческие занятия как-то быстро и резко стали полноценным бизнесом, потребовавшим перемен и в быту, не замедливших сказаться.
В один из редких вечеров, когда они встретились дома, она оповестила Степана о грядущих переменах, своих решениях и предпринятых в данном направлении шагах.
— Хорошо, Больших, что ты дома. Нам надо поговорить!
Последнее время она обращалась к нему только по фамилии, игнорируя имя. Может, так модно было, или это завуалированное пренебрежение?
Ему и это давно стало безразлично.
Он решил, что грядет разговор о необходимости развода, и, странное дело, почувствовал облегчение, как отмену приговора в зале суда.
И ошибся. Нет, не о разводе.
— Нам нужна квартира побольше. Я уже присмотрела пятикомнатную в высотке. Это, разумеется, очень дорого, но мы продадим вот эту твою, бабушкину. Я узнавала, она хороших денег стоит — центр, старый фонд, три комнаты, кухня большая. И еще. Ты помнишь моих дядю и тетю, ученых, они на нашей свадьбе были?
Он помотал головой равнодушно.
— Ну, не важно. У них не было детей и родственников, кроме моей мамы. И они объявили меня единственной наследницей. Семь лет назад умер дядя, а тетя полгода назад. Я уже вступила в права наследования и оформила все документы. Так вот, от них мне досталась небольшая однокомнатная квартира на «Коломенской», возле парка. И самое главное: большой каменный, капитальный дом с участком в академическом поселке. Эту квартиру я продам, а дом оставлю. Сейчас престижно иметь дом за городом.
