Звева Модиньяни - Ветер прошлого
— Я всегда хочу мыться.
— В таком случае, — посоветовала Джузеппина, — давайте начнем, пока вода не остыла.
Саулина, конечно, сказала «да», но с чего же начать? Она вдруг остро затосковала по дому. Отец продал ее миланской певице за горсть монет. Мать на прощание поцеловала ее в лоб и прошептала:
— Хоть ты еще и маленькая, тебе хватит ума позаботиться о себе. Среди богатых есть и хорошие и плохие, но плохих больше. Они будут тебя держать, пока ты им служишь или их забавляешь, а потом выбросят, как старую тряпку. Риск велик, но разве здешняя жизнь лучше? Там есть хоть какая-то надежда на лучшее. Помни, тебя ждут не одни лишь розы. Но хуже, чем здесь, тебе там не будет. Старайся не терять головы. И ни к кому не привязывайся слишком сильно.
Вся деревня, включая священника, провожала Саулину. У нее не осталось никаких сожалений о людях и местах, которые она оставляла позади. Самое дорогое, что у нее было, — золотую табакерку, подаренную Наполеоном, Саулина увозила с собой.
— Дай-ка я тебе помогу, а то мы до завтра провозимся, — проворчала Джаннетта, пытаясь стянуть с девочки длинное, во многих местах заплатанное платье.
— Я сама себе помогу, — буркнула Саулина.
Грубое домотканое платье соскользнуло с ее узких, едва начинающих круглиться бедер, и она осталась голая и беззащитная: худенькая до болезненности, с чуть наметившейся грудью и светлыми сосками почти одного цвета с кожей. Под мышками и на лобке уже пробивались первые волоски, свидетельствовавшие о постепенном превращении девочки в женщину. Но пока почти ничего нельзя было разглядеть в этом невинном детском тельце, кроме слишком явных признаков постоянного недоедания.
— Бедная Саулина, — воскликнула певица, обнимая ее, — тебе надо лучше питаться! Белый хлеб, фрукты и многое другое. Тебе понравится, вот увидишь!
На самом деле при всей своей кажущейся хрупкости Саулина обладала недюжинной силой и выносливостью. Жизнь в нищете закалила ее, и сочувствие синьоры Грассини показалось ей неуместным. Саулине приходилось видеть, как дети и взрослые умирают от пеллагры, страшной болезни, косящей бедняков. Мать научила ее отыскивать в лесу ягоды и съедобные плоды, так еще можно было надеяться не заболеть. Многие дети умерли, но Саулина оказалась среди тех, кому повезло: она прошла жестокий отбор и выжила.
Погрузившись в теплую воду, Саулина закрыла глаза и отдалась ощущению доселе неведомого блаженства.
— Ты что же, так и будешь сидеть? — спросила Джаннетта.
— А что я должна делать?
— Мыться! — возмущенно фыркнула служанка. — Тереться мочалкой! Надо содрать с тебя всю эту грязь!
— А по-моему, я уже очень даже чистая, — сказала Саулина, повернувшись к Джузеппине, которая в ответ звонко рассмеялась.
— Вот вымоешься и переоденешься — сама себя не узнаешь, — заверила она девочку.
Она вспомнила себя в возрасте Саулины и все пережитые ею тогда унижения. Ее, несомненно, ожидала бы незавидная судьба, если бы кое-кто в свое время не принял в ней участия и не вытащил ее из грязи.
— Хорошо еще, что у нее вшей нет, — опять вмешалась Джаннетта, имевшая скверную привычку называть неприятные вещи своими именами, — а то пришлось бы нам остричь ее наголо.
— Зато у меня есть блохи, — с гордостью сообщила Саулина.
Она трогала загрубевшими от работы пальцами нежную мыльную пену, покрывавшую ее волосы. Душистый запах мыла кружил ей голову.
— Мы уже выбросили всю твою старую одежду, — сказала синьора Грассини.
— А что же я надену? — испугалась Саулина, переводя взгляд с одной женщины на другую.
— А вот увидишь. — Джаннетта завернула ее в льняную простыню и начала энергично растирать.
— Вот смотри! — воскликнула Джузеппина, указывая на кровать, где уже была разложена новая одежда: платьице из голубого хлопкового муслина с широким кушаком синего бархата, бязевые панталоны, нательная сорочка, белые хлопчатобумажные чулки и голубые башмачки. Ко всему этому великолепию полагался еще и голубой тюлевый чепчик, украшенный оборочкой из розовых маргариток.
— Это все кому? — еле слышно спросила девочка.
— Это тебе, если тебе нравится, — сказала Джузеп-пина.
— Значит, я могу все это надеть?
— Конечно. Тебе нравится?
— Нравится, — ответила Саулина, не трогаясь с места.
Она не находила слов для выражения обуревавших ее чувств. Все эти вещи, выложенные на грандиозной кровати, напомнили ей сказку о бедной девушке. Богатый кавалер полюбил ее и засыпал богатыми подарками. Мечты Саулины о царствах и принцах казались ей не более реальными, чем эта сказка или голубой наряд, ожидавший ее на широкой кровати.
— И это все, что ты можешь сказать? — спросила певица.
Саулина молча кивнула. Радостная улыбка осветила ее лицо. Джаннетта расчесала ее длинные и наконец-то чистые волосы, светлые и блестящие, как шелк, заплела их в косу, свернула узлом на затылке и закрепила серебряной пряжкой.
— Какое чудо! — хором воскликнули обе женщины.
Маленькая крестьянка из убогого селения превратилась в златокудрую принцессу с тонким печальным личиком, освещенным сверкающими черными глазами. Ни капли оживления, охватившего двух женщин, не отразилось в этих глазах, девочка оставалась неподвижной, напряженной, испуганной.
— Разве ты не рада? — удивилась Джузеппина, ожидавшая проявлений неуемного восторга.
— У меня ноги болят, — тихо пожаловалась Саулина. Слезы навернулись и покатились по ее щекам. — В этих башмаках я не могу ходить. Они ужасно жмут.
— Ну, это мы постараемся исправить, — успокоила ее Джузеппина, готовая посочувствовать девочке.
В конце концов, Саулина не знала другой обуви, кроме сабо на деревянной подошве, защищавших ее от зимнего холода. Летом она бегала босиком. Обувь, конечно, стесняла ее. Чтобы исправить положение, достаточно было найти пару более удобных башмаков.
— Ничего страшного, мы это исправим, — повторила Джузеппина.
— Но это еще не все, — продолжала Саулина, чувствуя, что синьоре Грассини можно без опаски сказать всю правду. Вот только одна беда: она опять не находила слов, чтобы объяснить свое состояние.
— Что еще? — нахмурилась певица.
— Ничего, — солгала девочка.
Как объяснить, что дело не только в башмаках. Чепчик с оборкой мешает видеть, ленточка на шее не дает дышать, а панталоны стесняют движения. Она чувствовала себя пленницей всей этой роскоши, такой восхитительной на вид. Приятно было покрасоваться, но носить это все время было сущим мучением. Только нежелание разочаровать Джузеппину и страх быть побитой (уж теперь-то у ее покровительницы появятся веские причины ее отшлепать) удержали Саулину от соблазна сорвать с себя красивые обновки и потребовать назад свое кишащее блохами тряпье.
