Ева Модиньяни - Миланская роза
— Смотри, чужой идет…
Ивецио поднял наголо обритую, как у буддийского монаха, голову, оторвавшись от созерцания оловянных солдатиков, выстроенных в ряд.
— Действительно, чужой, — согласился с сестренкой мальчик, посмотрев на приближавшуюся фигуру.
Ивецио пугливо огляделся, ища защиты. Теперь незнакомец был уже совсем близко: высокий, крепкий молодой человек, он шел бодрым размашистым шагом. В руке путник нес тяжелую, до отказа набитую дорожную сумку.
— Что будем делать? — спросила Роза.
Она совсем не испугалась, напротив, в ней проснулось любопытство.
— Пошли в дом и дверь запрем, — предложил брат, не отрывая глаз от незнакомца.
— А давай узнаем, кто он, — прошептала сестренка.
Широко распахнутыми глазами она следила за человеком на дороге.
— Может, какой-нибудь разбойник, — испуганно проговорил Ивецио и бросился собирать оловянных солдатиков — свое единственное сокровище.
Роза коснулась пухлой загорелой руки брата и возразила:
— Нет, он похож на настоящего синьора. Никакой это не разбойник.
Ивецио, однако, хотелось поскорей спрятаться, правда, он несколько успокоился, разглядев, что на незнакомце — приличный костюм и хорошие туфли.
— Все равно, мы не знаем, кто он, — настаивал мальчик.
— Бродяги так не одеваются, — заметила Роза, проявив практическую сметку и наблюдательность.
— Ну, раз он не бродяга, так, наверное, и не разбойник, — согласился Ивецио, пряча на всякий случай солдатиков подальше.
Дети стояли, прижавшись к стене дома, заложив руки за спину — Роза справа от двери, Ивецио слева. Они стояли и смотрели: в конце концов любопытство победило страх. Встреча с незнакомцем была для них своего рода испытанием на смелость.
В те тяжелые годы всякие подозрительные личности частенько захаживали к Дуньяни. Они искали работу или просили милостыню. Нередко, оглядевшись, возвращались ночью с сообщниками, угоняли скот, крали еду. Роза и Ивецио, младшие дети семьи Дуньяни, владевшей «Фаворитой» — самой крупной фермой в округе, накрепко запомнили слова родителей: «Чужим верить нельзя».
Говорили, что название свое ферма получила по старой харчевне, где когда-то останавливалась Орсола Изимбарди, фаворитка Лодовико Моро, властителя Милана. Сегодня, в жаркий день Феррагосто, на ферме остались только младшие дети да женщины. Все остальные ушли в деревню на праздник Мадонны. Не так уж часто бывали у крестьян праздники, хватило бы пересчитать по пальцам одной руки. Феррагосто был одним из них.
Роза и Ивецио стояли неподвижно, словно охраняя распахнутую дверь в кухню. Вход в кухню, любимое место обитателей дома, прикрывала желто-зеленая, плетенная из пеньки штора, защищая помещение от жары и мух. Крупная, с зеленым отливом муха запуталась в пеньке и билась с металлическим жужжанием, пытаясь освободиться. Мама с бабушкой спали в комнатах наверху, старший брат Пьер Луиджи ушел с отцом в деревню.
Незнакомец подходил все ближе. Он шел, освещенный солнцем, запылившийся, но бодрый и свежий. Юноша остановился перед девочкой, и Роза увидела его открытую улыбку. Ей сразу показалось, что незнакомец станет ее другом. Да, улыбка ей понравилась, и девочка, забыв о наставлениях матери, улыбнулась в ответ.
Молодой человек опустил на землю тяжелую дорожную сумку.
— А вы — близнецы! — звонко воскликнул он, и Роза увидела, что глаза его смеются.
— Да, близнецы, — в один голос откликнулись удивленные брат и сестра.
— Ты Роза, — уверенно заявил молодой человек, показав на девочку пальцем, — а ты — Ивецио, — и он перевел взгляд на мальчика.
Юноша, как и дети, говорил на диалекте, сочно и выразительно, правда, не на чисто миланском. Что-то странное слышалось в его произношении.
— Может, я ошибся? — насмешливо обратился он к детям.
Близнецы взглянули друг на друга, не зная, что ответить. Но, не найдя слов, лишь рассмеялись серебристым смехом, чувствуя себя неловко рядом с этим необычным человеком.
— Так я ошибся? — повторил незнакомец.
— Нет, — покраснев, ответила Роза.
А пришелец смотрел на нее с нежностью. Такую нежность читала она в глазах своего приятеля Клементе. Но Клементе хорошо ее знал, они всегда играли вместе, поэтому Клементе и любил Розу. Неужели этот чужой человек тоже ее любит?
Они так увлеклись, что не обратили внимания, как отодвинулась занавеска, прикрывавшая вход в кухню. На пороге появилась статная фигура матери в темно-зеленом хлопчатобумажном платье, доходившем до носков черных туфель. Большие светлые глаза освещали правильные черты лица, обрамленного тяжелыми каштановыми волосами.
Роза и Ивецио с изумлением заметили, что в глазах юноши блеснуло что-то похожее на слезы.
— Кто вы такой? — холодным тоном спросила Алина Дуньяни.
Молодой человек весь напрягся и с трудом сглотнул слюну. При появлении Алины выражение лица его изменилось.
— Вы меня не узнаете? — прошептал он.
— А что, я вас разве знаю? — возмутилась женщина.
Она разговаривала сурово с незнакомцем, вторгнувшимся в ее владения.
Улыбка слетела с губ молодого человека, у рта появилась горькая складка. Роза и Ивецио, замерев, переводили взгляд то на мать, то на юношу, ожидая какого-то объяснения.
— И голос крови вам ничего не говорит? — спросил гость. — А я вас сразу узнал, мама…
Дети увидели, как смягчилось прекрасное и суровое лицо матери, в глазах появилась тревога и растерянность. Потом они наполнились слезами, и, запинаясь, женщина едва пролепетала:
— Анджело!.. Мальчик мой!
Губы Алины дрожали, а незнакомец смотрел на нее с благоговением.
— Это я, это я, мама! — повторял он.
— Дети, смотрите, кто приехал! — воскликнула женщина, обращаясь к малышам.
Она призывала близнецов в свидетели, потому что не могла поверить собственным глазам. Наконец, протянув руки к сыну, Алина разрыдалась.
— Вернулся, ты вернулся…
— Да, мама, я вернулся.
И молодой человек, как ребенок, бросился в материнские объятия.
— Анджело! Мой Анджело! Тебе всего восемнадцать, а выглядишь настоящим мужчиной.
Впервые в жизни Роза видела, как мать плачет.
— А вы, мама, не изменились. Я вас такой и запомнил.
Муха, похоже, выпуталась из занавески, и металлическое жужжание растворилось в том хоре, что доносился с опаленных солнцем полей.
— Сколько времени прошло! — всхлипнула Алина. — Почему тебя не было так долго?
Она нежно упрекала сына, взяв его лицо в ладони и пытаясь увидеть в загорелых, мужественных чертах юноши того ребенка, каким он был когда-то. Мать не могла признать, что детство сына ушло навсегда. В книге жизни Алины Дуньяни не хватало нескольких важных страниц, которые уже не восстановить: она не знала Анджело подростком, не видела его в те годы, когда мальчик становится мужчиной.
