Джулия Кендал - Портреты
– Вы что, брали уроки рисования? – удивилась я.
– Да, и это было ужасно. Мое внимание было все время сосредоточено на чем-то не том.
– Макс, вы просто безобразник, – сказала я, и мы дружно рассмеялись.
– Мой преподаватель тоже так считал. Вот мы и приехали.
Он плавно остановил машину и достал мой чемодан, пока я рылась в сумке в поисках ключа.
Проводив меня до двери, он остановился, небрежно прислонившись плечом к косяку.
– Ну что ж... спасибо, что съездили со мной в Холкрофт. Было очень приятно.
– Не за что, я сама получила огромное удовольствие, честное слово. – Я улыбнулась. – И спасибо, что пригласили меня. Но может быть, вы зайдете?
– Спасибо, но я не могу, Клэр. У меня еще полно дел.
– Конечно. У меня тоже, откровенно говоря.
Вдруг я почему-то почувствовала себя ужасно несчастной. Ведь я теперь так нескоро, ох как нескоро снова увижу Макса!
– Клэр... что случилось?
– Ничего. Правда, ничего. – Я опустила глаза, не зная, что сказать.
Макс медленно выпрямился.
– Если действительно ничего не случилось, тогда почему у вас такой странный вид?
Подняв голову, я заметила, что он очень внимательно всматривается в мое лицо. Наши взгляды встретились, и мы оба не стали отводить глаз. В считанные доли секунды я поняла, что весь мой прежний мир рухнул. Мне стало жарко, желанье, словно горячая волна, вдруг почему-то нахлынуло на меня, заставив почувствовать в буквальном смысле слабость в ногах. Никогда в жизни я еще не испытывала подобного физического ощущения, и это явилось для меня полнейшей неожиданностью. Я отвернулась, чувствуя себя ужасно глупо.
– Мне... мне кажется, я только что поняла, что буду без вас скучать, – запинаясь выговорила я, думая, что мое сердце вот-вот выпрыгнет наружу.
Макс ответил не сразу, и я продолжала ощущать на своем лице его взгляд. Потом он сказал:
– Я тоже. Вот посмотрите, что я для вас приготовил.
Достав что-то из кармана куртки, он взял мою руку и вложил в нее какой-то предмет. Разжав пальцы, я увидела, что он дал мне завязанный в узелок носовой платок. Развязав его, я нашла шесть маленьких темно-красных зерен.
Я молча удивленно смотрела на него. Он улыбнулся.
– Гранатовые зерна. Гадес попросил Персефону съесть одно, чтобы она думала о нем только хорошее и пообещала вернуться.
– О, Макс... – я смотрела на красные зернышки, лежавшие на своем белоснежном как лилия ложе. – Я обязательно вернусь. – Боясь заплакать, я снова завязала платок и положила его к себе в карман. – Вернусь обязательно, не сомневайтесь.
– Тогда я поехал. Увидимся, Клэр.
Наклонившись, он нежно поцеловал меня в щеку. И ушел.
Я осталась стоять, прислонясь к закрывшейся за ним двери, и по моим щекам тихо катились горячие слезы. Неужели возможно, чтобы все так изменилось в одно мгновенье, или я просто была слепой и не замечала очевидного? Собственно, какая разница, ведь все неотвратимо двигалось именно к этому с той первой встречи в галерее, и мне стало казаться, что чувство просто дремало во мне, ожидая, когда наконец я сама разбужу его. Прежде я смутно помнила изречение из Библии, – что-то насчет пелены, спавшей с чьих-то там глаз, но вот теперь, кажется, точно узнала, что оно означает. Пелена спала с моих собственных глаз, и мне оставалось лишь осмыслить тот факт, что я безнадежно влюблена в Макса Лейтона.
Заснуть в ту ночь я никак не могла и, крутясь с боку на бок, раздумывала над тем, сколь бессмысленно то, что со мной приключилось. Кажется, Пег упоминала о быстрой стреле Купидона? Она только забыла сказать, как больно эта стрела ранит – ведь у меня не было ни малейшего повода думать, что и Макс в меня влюблен. Даже я не могла обманывать себя до такой степени. Макс предложил мне дружбу и ничего другого, причем сказал об этом совершенно ясно. А я сама? Разве не я ответила, что и мне не нужно никаких романтических приключений?
А теперь я отправлюсь в Грижьер на целых шесть месяцев.
«Увидимся», – сказал он вместо «до свиданья». Откуда ему было знать, что кровь вдруг начала бурлить во мне даже не от прикосновения, а лишь от взгляда на его руку. Боже милосердный, что я с собою сделала?
Значит, вот она какая – любовь, эта безрассудная неподвластная разуму страсть, стремление к другому человеческому существу. Вот она, любовь, которая, как я думала, никогда не придет ко мне. Вот она, любовь ужасная, рвущая сердце боль. Я плакала, пока не заснула.
На следующее утро я проснулась с ощущением странной пустоты, но как только мой взгляд упал на завязанный узелком платок, я вспомнила обо всем. Ужасная тоска снова нахлынула на меня, и я уткнулась лицом в ладони, чтобы хоть немного унять волнение. Это неправильно, твердо сказала я себе. Надо продолжать жить той жизнью, которой я жила, и которая до сих пор приносила мне удовлетворение. У меня еще будет время подумать, сегодня полно дел, так что нельзя долго рассиживаться, жалея себя.
Приняв душ и проглотив две таблетки аспирина, я почувствовала себя лучше. Одеваясь, я уже думала о завтрашней поездке во Францию. У меня оставалась еще целая куча мелких забот, и я думала, что не успею попасть к своим в Редли раньше трех. Но к полудню я совсем замоталась и решила ехать прямо туда.
Дом из серого камня с решетчатыми окнами стоял на берегу пруда, где обитало утиное семейство, и от него так и веяло спокойствием. Я толкнула входную дверь и прошла прямо в гостиную.
– Клэр, родная, до чего приятно тебя видеть! – Папа оторвался от бумаг, занимавших все свободное пространство вокруг него. Наконец-то я сумел по-новому взглянуть на этот этюд Прокофьева. Великолепное маленькое скерцо, создает прелестный контраст... ох, прости, Клэр, я не могу переключиться.
– Слушай, папа, я не настолько безнадежна, чтобы не отличить скерцо от куска мыла. – Я поцеловала его в щеку. – А где мама?
– У нее занятия. Она скоро придет. А к вечеру должна приехать Пег с ребятами. Я ужасно рад, что ты нашла время нас навестить. – Неожиданно он замолчал и всмотрелся в меня пристальней. – Что-нибудь не так, Клэр?
– Нет, нет, все нормально. Честное слово. Я просто устала от этой шумихи. Ты же знаешь, до чего я не люблю подобных вещей. И потом я же еду в Грижьер. Я буду без вас скучать.
– Милая моя дочка, учитывая, что мы не видим тебя по полгода, а то и по восемь месяцев, мне трудно поверить, что на тебя наводит грусть мысль о предстоящей разлуке с нами.
Однако папа все же решил поверить моим объяснениям и не вдаваться в подробности.
У моего отца очень выразительная наружность – он высокий и крупный мужчина. И, хотя ему за шестьдесят, у него по-прежнему густые и темные, как у всех Вентвортов, волосы, которые он всегда зачесывает назад, открывая высокий лоб. Тому, кто видит его во время концертов, наверное, никогда не приходит в голову, что за этой строгой внешностью скрывается непобедимое чувство юмора. Для многих оказывается неожиданным то, как он ухитряется разрядить обстановку с помощью одной-единственной вовремя отпущенной шутки. То же свойство есть и у мамы, а потому, сколько я помню, в нашем доме всегда звенел смех.
