Шугар Раутборд - Сладость мести
И все это — нахаляву. В том числе колонка — материал с обложки "Нью-Йорк мэгэзин" под названием: "Семь способов пофлиртовать с Флинг в Нью-Йорке", блестящая статья блистательной Джулии Баумгоулд. Гейл оторвала обложку и спрятала в сумку. На всякий случай. Мало ли что, вдруг ей однажды пригодится пикантная информация, изложенная в статье? Точно так же вырвали и спрятали в укромное местечко ароматическую полоску с запахом одеколона "ФЛИНГ!", приложенную практически к каждому женскому журналу, миллионы девушек и женщин по всей стране. "Когда последний раз вы брали в руки журнал, который пахнет задарма?" — небрежно бросила Гейл своей группе, и дело было сделано. На свою часть раскаяния Ох-Уж-Этот-Боб заказал бесплатный телефонный номер 1-800-У-Р-ФЛИНГ! Этот изумительный вклад в их общее дело он организовал по своему почину, иначе говоря, на свои кровные. Их тут же засыпали звонками пятидесятилетние матроны и двенадцатилетние девчонки, желавшие, не сходя с места, заказать для себя одеколон "ФЛИНГ!", а на телефонных компаниях начался сущий переполох, поскольку служба справки по номеру 411 целыми днями напролет была вынуждена отвечать на один и тот же вопрос: как набрать на кнопочных аппаратах восклицательный знак, тот самый восклицательный знак, что следовал за кодом "ФЛИНГ".
Кингмен не захотел оплачивать аренду прилавков и отделений в больших универмагах, так что Гейл пришлось отказаться от продажи духов и обойтись более дешевыми одеколоном и дезодорантом "ФЛИНГ!", распространяя товар по аптекам, пока Кингмен не смилостивится или они сами не заработают необходимую сумму. Итак, в целях успешной презентации ей приходилось якшаться исключительно с лавочниками из магазинов Блюмингсдейла — ничего не поделаешь, выбора не было.
И кто не был сражен под корень пышущей здоровьем и молодостью Флинг из передовой в "Харперз базар": Флинг в Афинах (классическая Флинг), в Париже (Флинг-француженка), в Шотландии (Флинг-горянка), неуловимо напоминающая юную Одри Хэпберн — манекенщицу из фильма "Забавное лицо" с участием Фреда Астора?
"Мало иметь лучшую в мире парфюмерию, — говаривал Карл Джозеф, — надо ее еще и ПРОДАТЬ".
И она ее сейчас продавала.
Телеграф, телефон, женские пересуды.
Недели борьбы за рекламу и реализацию продукции сказались на Гейл. Она заработала мигрень, а однажды утром с ужасом обнаружила, что понесла еще одну, самую страшную для парфюмера утрату — лишилась обоняния. Баззи Коэн как-то рассказывал ей о таком. Парень, которого он представил, уверял, что не различил запах тухлятины в разморозившемся холодильнике и чуть не отправился на тот свет. Опасная штука! Баззи и получал кучу долларов от этого пациента за то, что вывел его из стресса, когда парень потерял одно из удовольствий жизни! Ведь тот утратил способность ощущать запах волос жены после душа, лишился всех запахов своего детства; запаха крема для загара, запаха свежеиспеченного домашнего хлеба, миндального пирожного, а заодно счастья узнать новые запахи этого мира — запах новых духов или сладко-молочный аромат новорожденного младенца. И люди еще полагают, что утрата обоняния — наименьшая из потерь! Г…о бульдожье! Она еще удерживалась от того, чтобы не сказать это словечко вслух всей этой кингменовской своре, предвкушающей момент, когда они смогут окончательно воцариться в ее личном домене.
Это было гениальное озаренье — привлечь для презентации духов его жену! Собственно, Энн Рендольф Беддл сама, с изяществом и великодушием истинной леди, предложила свои услуги: она готова приложить все силы, если только это поможет ее мужу… "Стать более внимательным к ней, чем сейчас", — закончила про себя Гейл. При всех своих обидах на Кингмена, урезавшего ей бюджет, Гейл не могла не признать размах и энергию его благотворительницы-жены — тем более лестную, что вся эта филантропия осуществлялась за счет его же кармана, — для того, чтобы привлечь к мужу внимание всего Нью-Йорка, взиравшего, как небрежным росчерком пера направо и налево жертвуются гигантские суммы, и все под лозунгом: "Смотрите все: я азартен, богат, с каждым днем все богаче, и я — в Нью-Йорке!" А пока на дворе был год 1989 и финансы пели романсы, Кингмен держал всех, как собак, на короткой привязи. А что до "Кармен", то ее и вовсе собирался удушить.
— Удачи всем! — резко сказала Гейл, обращаясь к своим сотрудникам, похожим на зомби. — Если презентация получится и попадем в самое яблочко, пишите заявления о повышении окладов. И кладите на мой стол.
Все засмеялись, резко и грубовато, будто, стоя в строю, услышали команду "Вольно!". Только Ох-Уж-Этот-Боб что-то недовольно пропыхтел себе под нос. Гейл сняла с плечиков висевшее прямо в кабинете платье от "Донна Кейран" и стала надевать его через голову.
— Эй, кому-нибудь пришло в голову пригласить Джона Лидса? — крикнула она, как только ее лицо показалось над кокеткой черного вязаного платья.
— Пришло ли в голову? — отозвалась от двери Линн Беббит. Джон Лидос был самым могущественным человеком в индустрии ароматов, издателем косметической библии — рекламной газеты "Бьюти энд фэшн". — Пришло ли в голову пригласить?
Голос ее эхом прокатился по пустому коридору офиса — было уже шесть часов вечера.
— Если на то пошло, то у меня с ним сегодня свидание.
И скопом они отправились в "Плацу" — на презентацию новоиспеченной продукции "Кармен" и новоиспеченной подружки Кингмена — Флинг.
Взрывы смеха вырывались из блестящих лимузинов и взбегали вверх по устланной коврами наружной лестнице отеля "Плаца". Через крутящиеся медные двери — а они повидали за свою жизнь немало волнующихся дебютанток, спешащих на танцевальный вечер, новобрачных, шагающих на свои роскошные первые в жизни свадьбы, туристов, вселяющихся в недавно реконструированные комнаты! — валили внутрь участники бала, которым пришлось раскошелиться за приглашение на ужин и право первыми в мире вдохнуть волнующий аромат духов и одеколона "ФЛИНГ!" Здесь, на подступах к "Плаце", вечер был в самом разгаре.
Поджарые, как гончие, женщины в элегантных атласных платьях или в сенсационных юбках-баллон — новинка от Скази — в сопровождении швейцаров пересекали недавно переделанный холл: стилизованный под эпоху короля Эдуарда, он придавал отелю сходство со средней руки дворцом одной из стран Восточной Европы. Под его медной остроконечной кровлей, определяющей архитектурный облик Пятой авеню между Пятьдесят восьмой и Пятьдесят девятой улицами, собирались сливки нью-йоркского общества, и с этими людьми следовало считаться. Скульптура женщины в центре пулитцеровского фонтана в сквере перед "Плацой" — символ Изобилия, и та стушевалась перед толпой роскошно разряженных дам, между которыми сновали похожие на черные запятые джентльмены в смокингах.
