Элизабет Эштон - Розовая мечта
Последняя, часто наведывалась в салон на примерки, и одна из служащих — Гортензия, рассказывала, как много эта шведка приобрела прекрасных вещей. Она отправилась на остров за несколько дней до Себастьена и его команды. Гортензия была добродушной молодой женщиной, которая должна была сопровождать их в качестве гардеробщицы и помощницы-секретарши. Не будучи манекенщицей, она была настроен к Чармиэн дружелюбно. Но и красавица Хельга ей нравилась.
— Дай ей Бог удачи, — говорила она Чармиэн — хорошо бы Себастьен получил заказ на ее приданое; это будет что-то необыкновенное.
Группа готовилась вылететь в Афины, куда заранее доставили одежду другим рейсом, а яхта Димитриу должна была ждать их в Пирее. Вся процедура, включая транспортировку, была рассчитан на несколько дней, со вторника по субботу в отсутствие Леона дом остался под присмотром директрисы. А он тоже готовился к ответственной поездке; кроме того, он давал Чармиэн приватные консультации, в которых она остро нуждалась, чтобы подготовиться к показу наилучшим образом.
К ее радости, Александрос Димитриу больше не появлялся в салоне; последние консультации делались посредством телефона и письменно. За неделю до отъезда Леон был крайне встревожен и очень занят; он беспокоился о здоровье Рене, у которой случился приступ аппендицита.
В понедельник был выходной, и, поскольку отъезд был намечен на другой день, Чармиэн приготовилась получить последние наставления. Однако ее встретили новостью о том, что Рене в тяжелом состоянии доставлена в больницу на срочную операцию; Леон отказался покинуть Париж, и с девушками отправлялась мадам Дюваль.
Чармиэн повидалась с ним наспех, чтобы выразить сочувствие, и нашла его в полном расстройстве.
— Я знаю, что в наши дни это самая простая операция, — пытался он успокоить и себя и ее, — говорят, через неделю она будет дома, но, разумеется, я не могу ее оставить. Элиза позаботится о вас, дорогая, и, я уверен, все у вас пройдет отлично.
Чармиэн скрыла обуявший ее страх — ведь именно на его защиту она надеялась. Девушка уверила его, что все будет хорошо. Леон слушал ее рассеянно, видно было, что ни о чем, кроме жены, он думать не может.
— Удачи вам и хорошей поездки, — механически пожелал он ей.
Поскольку в салоне делать было нечего, Чармиэн вышла на залитую весенним солнцем улицу. Она отправила в больницу Рене цветы и решила пройтись по Луврской набережной. Позже ей надо было встретиться с парикмахером, а пока нужно было чем-то заполнить время. Она брела вдоль реки, останавливалась около уличных живописцев. В водах реки отражалось сине-белое небо и зелень деревьев. Проходившие мимо, весело болтали, и ее дурное настроение, вызванное печальными вестями от Леона, стало улучшаться.
Она стала обдумывать предстоящее путешествие. Она не побоялась попытать счастья в Париже и добилась своего — чего же ей бояться на Эгейских островах? Странным образом ей почему-то не пришло в голову, что удачей своей она в основном обязана Алексу. Ведь все началось с подаренного им платья, которое, так сказать, привело ее к Леону. И ведь именно по его настоянию ее везут на Ираклию. Что ждет ее там?
Глава 5
Дождливым майским утром группа отправилась в Афины. Нельзя сказать, чтобы полет был приятным: мадам Дюваль беспрерывно ворчала, она не видела большого проку от этой поездки в рекламном смысле и вообще терпеть не могла покидать Париж; Дезире жаловалась, что в воздухе ее тошнит; Гортензия просто боялась летать; Чармиэн чувствовала всеобщую недоброжелательность. Одна Ивонн бодрилась, уверяя, что они проведут четырехдневные каникулы в прелестном местечке.
Чармиэн не ощущала все это каникулами, она тоже побаивалась полетов, несмотря на то, что уже летала на Рождество через Ла-Манш. Ивонн же, летавшая и в Европу, и в Америку, была очень весела. Ей чрезвычайно шел темно-красный костюм, и Чармиэн отметила ее утонченную элегантность. Сама она была в превосходно сшитом зеленом костюме, но не была уверена, что выглядит безупречно. Девушка немного завидовала француженкам, тому, как они умеют носить туалеты. Мадам, как обычно, оделась в черное, на Дезире был брючный костюм, а на круглолицей Гортензии неописуемый плащ — она заявила, что при ее простецкой внешности надо носить вещи не красивые, а комфортные.
— Я всегда боюсь взлетать, — поделилась она с Чармиэн, — тогда и бывают всякие несчастные случаи.
Замечание не слишком ободряющее. Она сидела рядом с англичанкой, трое других напротив, через проход. Однако взлетели они благополучно и поднялись из затянутого облаками неба Западной Европы в залитую солнцем голубую даль; почти весь путь они ничего не могли разглядеть из-за облачности, и в полете не было ничего примечательного, кроме завтрака.
Они приземлились в Греции и без задержек прошли через таможню; было видно, что о них знали, — очевидно, стараниями Димитриу. Затем их проводили в автомобиль, что дало им немного времени оглядеться. Мадам уселась рядом с шофером, а четыре девушки позади, причем Чармиэн и Гортензия на боковых сиденьях. Хотя места было достаточно, Ивонн стала жаловаться на тесноту и невозможность вытянуть ноги. Гортензия пробормотала что-то о том, что никто не виноват, дескать, что ты выросла верзилой. Чармиэн внутренне с ней согласилась.
Машина миновала Пирей и выскочила на портовую площадь, вымощенную пыльным булыжником. Само место было некрасивое, с мелкими лавочками и всякими коммерческими заведениями, но порт был очень оживлен и полон нарядных судов: лодок, лайнеров, яхт, круизных пароходов и паромов, курсировавших между островами. Чармиэн вертела головой, пытаясь разгадать красивые названия, состоящие из диковинных греческих букв. Толпы людей всех рас сновали вокруг, шум стоял неимоверный — греки вообще очень громкоголосые, а тут еще к людским голосам присоединялись пароходные гудки и другие звуки порта.
Мадам оглядывалась по сторонам с комическим недоумением.
— Боже, да как же мы тут пролезем!
— Терпение, мадам, — отвечал шофер, — за вами кого-нибудь пришлют.
В одежде, пригодной для прохладного Парижа, становилось жарко.
— Нельзя ли выйти? — закапризничала Ивонн. — Мне сейчас будет плохо.
— Нет, нет! — взволновалась мадам. — Вы потеряетесь, на воде станет прохладнее, наша яхта называется «Ксантиппа» — это, кажется, имя какой-то их богини.
Чармиэн хотела было поправить ее, но передумала. Интересно, почему Алекс взял имя сварливой жены Сократа.
А вот и он. Лично явился поприветствовать их. Чармиэн узнала его силуэт среди толпы, и сердце ее забилось; он шел, одетый в белые брюки и синий блейзер, и люди невольно сторонились, пропуская его.
