Игорь Соколов - Фея
И может, попытался избавиться от своей мрачной впечатлительности, как и от своей нервной работы.
Но я был неудачник, я был заложником своей несчастной судьбы, и поэтому Фея не могла мне дать то самое счастье, которое носила в себе… Ее ошибка заключалась в том, что она доверилась глупому и несмышленому поэту…
Неудачнику, для которого весь мир давно уже стал чем-то вроде места заточения. И хотя я был счастлив с нею, по настоящему счастлив, это еще больше угнетает меня, ибо я не дал ей ничего взамен смерти.
Да, в смерти моей Феи виноват только я. Я видел, что Темдеряков сошел с ума, я видел, как в нем роились его сумасшедшие мысли, как она боялась его и предчувствовала вместе со мной неотвратимость, неотвязность существующего в жизни зла.
И все равно она доверилась мне, она верила в меня, в то время как я только со слепым блаженством обладал ей как прекрасной игрушкой.
Теперь все в прошлом.
В прошлом ее улыбка, глаза, в прошлом то ране утро, когда я бежал домой после своих мертвецов на встречу с моей уже не существующей Феей.
Милицейская машина возле дома, множество народа и наши открытые окна. Абсолютно все говорило о беде.
Я как сомнамбула поднялся наверх с громко бьющимся сердцем.
Вот дверь нашей квартиры, она открыта, чей-то плач, чей-то вой.
Все соседи сбежались, словно на просмотр какого-то невероятного фильма.
Понурые милиционеры, ждущие чего-то еще, и Темдеряков, живой и страшный со своей взлохмаченной головой и безумными глазами, на полу, возле лежащей Феи уже с навсегда закрытыми глазами и с ножом, с цветной рукояткой ножа в сердце.
Он убил ее за то, что она любила меня.
В его безумном мозгу она была его женой, его вечной собственностью.
Он всегда ее бил и держал в страхе, а теперь был удивлен тем, что его вещь вдруг заговорила и отвергла его.
А она ему тоже была нужна, просто позарез нужна, вот он ее и зарезал.
Раз мне не досталась, так значит и ему не достанется. Что же они ждут.
Почему не забирают его?!
О, Боже, он плачет и целует ее у всех на глазах.
Убийца целует жертву. Несчастный, укравший нашу любовь, целует, оскверняя останки моей Феи.
А я стою рядом и плачу, и ничего не могу сделать?
Я бессилен, как муравей под ногами великана!
Мне бы плюнуть ему в лицо, ударить, все вроде ждут этого.
А я молчу как трус, как предатель!
Набрал словно отравы горькой в рот и молчу.
И вдруг тоже опускаюсь на колени, плачу и тоже целую ее вместе с Темдеряковым, и все смотрят на нас и наслаждаются нашей общей трагедией.
А мы все целуем ее как безумные… ее охолодевшее лицо… И наши головы соприкасаются, и мы ничего, абсолютно ничего не говорим друг другу, и это продолжается долго, почти Вечность мы целуем ее и проникаемся ее волшебной сущностью, хотя ее вроде уже нет, но здесь с нами все еще остается ее застывший портрет, с помощью которого несчастный Темдеряков вспоминает, как она его вытаскивала из грязи, а я – как она нежно гладила меня по голове…
И от этого наши слезы становятся чище, а лица светлее…
Потом милиционеры все же вспоминают по свои обязанности и, словно мешок, поднимают от тела обезумевшего Темдерякова. И уводят…
И меня отнимают от тела и тоже уводят.
Весь день я томлюсь в камере и жду своего допроса.
Какой-то грязный и пьяный мужик, сидящий со мной, постоянно что-то мне говорит, но я не слышу его.
Я весь замурован в свои мысли и чувства к Фее.
Потом меня вызывают на допрос.
Мои зубы стучат друг о друга, как в лихорадке.
Слезы опять текут нестихающей чередой.
Угрюмый следователь, заслонив собой окно в мир, угощает меня водой из графина и после отпускает навсегда в этот мир.
Я иду по этому миру пустой и никому не нужный.
Я прихожу в дом и вижу на полу контуры Феи, обрисованные мелом.
В раковине вижу горстку чужих окурков, и мне вдруг становится страшно, ибо как я буду жить дальше и больше никогда не увижу своей Феи.
И, быть может, навсегда забуду ее…
Эпитафия
Наш маленький младенец в небесах…Быть может, не разлучен он с тобою.Я чувства претворяю в стылый прахУставший жить отчаянной борьбою…Ты сбылась в моей жизни и ушла,Как будто тень прошла со мною рядом.Забрав пригоршню нашего тепла,Судьба моя стояла голым садомИ ничего от жизни не ждала…Одна лишь смерть была мучения желанней,О, если б знал, что встречу я тебяВ ином краю, в глубинах мирозданья,Лишил бы жизни сам себя…Чтобы ускорить эту встречу…Но мрак молчит, и мне мой путь неведом,И я терзаюсь образом твоимКак недоступной тайной или бредомОткрывшейся по смерти остальным…
Эпилог
Мой Аристотель пропал в тот же день когда погибла моя Фея…
Возможно, по своей кошачьей глупости он очень привязался к ней.
И подумал, что она не умерла, а просто переехала куда-то жить, и отправился на ее поиски…
Впрочем, коты намного людей и живут так просто и спокойно, словно заранее предчувствуют всеобщее бессмертие.
Несчастный Темдеряков сошел с ума, и его навсегда закрыли в психушке. Через своих знакомых врачей я знаю, что он стал писать бессмысленные стихи и раздавать их всем больным.
Один раз я приходил к нему, но он меня так и не узнал…
С каким-то странным недоумением он смотрел в мои глаза и что-то бормотал себе под нос.
Я уже уходил из больницы с двойственным ощущением: мне одновременно казалось, что он больной, и в то же время притворяется больным, чтобы уйти от наказания.
Во всяком случае, я пытался вывести его на чистую воду, я кричал и тормошил его, задавал ему самые мучительные вопросы об убийстве Феи, но он равнодушно моргал глазами и как ни в чем ни бывало, ковырялся в носу.
То ли Бог, то ли еще кто-то и на самом деле дьявольски посмеялся над ним. И, можно сказать, что, несмотря на свое раздвоение, я уходил от его жалкого подобия с некоторой благодарностью невидимому Творцу!
Что касается меня, то я так закручинился, так загоревал, что пустился сразу во все тяжкие.
Стал играть в карты на деньги, пьянствовать в общежитии с самыми непутевыми студентами, отдаваться подряд всем легкомысленным женщинам и вообще опускаться на дно своей бессмысленной жизни.
А однажды мне приснился сон, я опять увидел свою Фею, она опять сидела у меня на коленях и учила петь Акафист Пресвятой Богородице.
