Дженет Таннер - Дочь роскоши
Поль понимал, что она провоцирует его, чтобы он сказал что-нибудь, о чем позже будет жалеть. Это всегда было бедой Вив: слишком много выпив, она становилась плаксивой и начинала ковырять старые шрамы, пока под ними не начинали кровоточить раны.
– Ты можешь говорить все что угодно о Деборе, но к Софии она относится прекрасно, – миролюбиво сказал Поль, пытаясь увести жену с тропинки самоедства, на которую, он чувствовал, вступила Вив, и с облегчением подумав, что уловка удалась.
– С таким же успехом можно сказать, что и София прекрасно относится к Деборе, – сказала Вив, притушив сигарету и с треском захлопнув пепельницу. – Она купается в роскоши в Ла Гранж.
– Будучи замужем за Дэвидом, она в любом месте купалась бы в роскоши. Я думаю, это правда, что, если бы не София, она бы не вышла замуж за Дэвида, и я не знаю другую такую невестку, чтобы так относилась к свекрови, как Дебора к Софии. А к тому, о чем ты сказала раньше, что якобы она преследует определенную цель, я еще раз подчеркиваю: она ничего не выиграет, присосавшись к Софии. Нет, я думаю, она к ней по-настоящему привязана. Она была с ней, когда София больше всего нуждалась в ней, – когда все ее так называемые «хорошие друзья» были готовы бросить ее. А Дебора была с ней все это время. Честно говоря, я не знаю, что бы София делала без Деборы.
Вив улыбнулась.
– Рискуя прослыть полнейшей коровой, я переверну все с ног на голову и спрошу: а что бы Дебора делала без Софии? Это не только вопрос денег – здесь кое-что больше. Слушай, Поль, ты только спроси себя – кто такая Дебора? Откуда она родом? Поль хранил молчание.
– Вот видишь? – Вив картинно вытянула руки, потом сложила их на своей обширной груди. – Значит, на этот вопрос ты предпочитаешь не отвечать? Что ж, Поль, – тогда и я умываю руки!
– Бабуля, ты спишь?
Джулиет открыла дверь в спальню Софии и потихоньку вошла. Лампы по-прежнему горели – два бра и настольная лампа, они освещали комнату мягким теплым светом.
– Все в порядке, дорогая, входи.
София лежала в кровати, приподнявшись на подушках, кипенно-белые простыни резко контрастировали со старомодной латунной кроватью. Бернар любил белое хлопковое постельное белье, для него эта свежая хрустящая белизна символизировала все, чего он хотел в жизни, – его не устраивала никакая показная, вычурная ткань, поэтому София даже не пыталась переубедить его. Пусть мальчики выбирают себе все, что хотят, – София никогда не могла забыть отвращение Бернара, когда Луи настоял на том, чтобы заменить его белые льняные простыни на черный атлас. «Боже мой, что будет дальше! – воскликнул тогда Бернар. – Любой подумает, что здесь бордель!» Ей доставляло счастье исполнять его желания. После его смерти она поменяла только одно – сейчас на кровати лежало украшенное оборками белое вышитое английское покрывало вместо золотисто-коричневой накидки и золотистых же шерстяных одеял, которые любил Бернар.
Кровать была огромной, и они до конца делили ее. Отдельные спальни, присущие людям их круга, были не для них. После вынужденного отсутствия София сочла кровать самым успокаивающим моментом своего возвращения домой. Она немного удобнее устроилась и провела рукой возле себя.
– Садись, Джулиет.
Джулиет присела, немного смущенная от страха измять английское покрывало.
– Как ты себя чувствуешь?
– О, сейчас мне хорошо.
– Трудно в это поверить, – ответила Джулиет. – В сущности, так много всего насчет тебя, во что мне трудно поверить, бабуля.
Она тут же пожалела о сказанном. Она вовсе не собиралась заводить об этом разговор до более подходящего момента, а уж тем более сейчас, когда бабушке было плохо, это просто непростительно.
– Извини меня, – быстро сказала она.
– Ничего, дорогая. – София погладила ее руку. – Не беспокойся. Я так и думала, что ты больше, чем я, переживаешь о некоторых вещах. Я поговорю с тобой об этом, обещаю тебе, но не сегодня. Хотя я не уверена, что смогу рассказать тебе больше, чем ты уже знаешь.
– Конечно, нет… Я не имела в виду…
– Я знаю. – Она снова погладила руку Джулиет, но при этом не смотрела на внучку. Расстроенная, Джулиет проследила за ее взглядом и увидела фотографию в серебряной рамке на маленькой тумбочке возле кровати. Она не знала этого человека, но инстинктивно поняла, кто это, ибо лицо бабушки сказало ей больше, чем любые слова.
Луи. Это должен быть Луи. Волосы у него были явно светлые, несмотря на то, что фотография была черно-белой, и квадратное лицо с правильными чертами. На этом фото он выглядел довольно молодым, возможно, ему было лет девятнадцать – двадцать, но в глазах уже был легкий намек на самодовольство. О да, он был, без сомнения, красив – портрет, сделанный в студии, придал ему вид чуть ли не кинозвезды, – но с каким-то потрясенным чувством Джулиет поняла, что не смогла бы доверять ему.
Конечно, она не ожидала, что и София так думает. Она же была его матерью. Даже если она убила его.
– Интересно, что ты думаешь обо всех нас? – спросила София.
Поглощенная фотографией, Джулиет не заметила внимания бабушки к себе. И теперь она почти виновато подпрыгнула, словно ее поймали за подглядыванием.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Наш образ жизни здесь, наверное, очень отличается от того, к чему ты привыкла.
– Да, отличается, но мне очень нравится. По правде говоря, мне не очень хочется ехать домой.
– Я бы тоже не хотела, чтобы ты уезжала. Но, думаю, родители твои очень расстроятся, если мы убедим тебя остаться. К тому же у тебя там жених.
– Да, – сказала Джулиет, почувствовав, как у нее обрывается сердце.
Боже, почему обязательно надо упоминать о помолвке и замужестве? – подумала она. Она любила Сина, ведь правда… Но любила ли? И тут она поняла, что одна из причин, почему ей так было хорошо в эти последние несколько дней, в том, что она почувствовала себя абсолютно свободной – свободной от любовного давления Сина, которым он окутывал ее, она была свободной от каких-либо обязательств к кому бы то ни было.
И, как только эта мысль промелькнула у нее в голове, она почувствовала приступ вины. Син, верно, скучает по ней, думает о ней, а она тут наслаждается свободой.
– Как ты думаешь, мне можно позвонить ему? – спросила она.
– Ну конечно, дорогая. Почему ты раньше об этом не спросила?
Джулиет не ответила. Потому что не хотела, подумала она, чувствуя, как краска вины заливает ей лицо.
– Иди и сейчас же позвони ему, – продолжала София. – Сейчас в Австралии, наверное, полдень, да? И не беспокойся больше обо мне. Когда я хорошо высплюсь, то почувствую себя гораздо лучше, вот увидишь.
