Инга Берристер - Верное средство
— На обед для закупщиков придут Луиза и Бернар. Учитывая, что многие гости останутся на ночь, думаю, нам следует вернуться к прежнему образу жизни.
Эти слова застали Анабел врасплох. Она оцепенела, а в душе вновь забрезжила надежда.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что мы будем спать вместе. Только это, и ничего больше, — резко бросил Жиль.
Так резко, что Анабел волей-неволей решила, будто ее предупреждают: не пытайся переубедить меня. Она снова вспыхнула. За кого он меня принимает? За бесправную рабыню, которая будет умолять хозяина о пощаде, заранее зная, что услышит отказ?
Анабел составляла меню предстоящего обеда не час и не два, постоянно советуясь то с Жилем, то с поварихой.
В конце концов она остановилась на изысканном рыбном блюде, прекрасно подходившем к здешним винам, за ним должны были следовать перепелки, фаршированные сморчками, которых, как знала Анабел, французы просто обожают. На сладкое она собиралась подать суфле и конечно же сыры.
Из Нанта приехали флористы и затейливо украсили танцевальный зал цветами. Музыкантов наняли заблаговременно и дали им соответствующие указания, а когда из Орлеана доставили заказанные костюмы, Анабел осталась ими очень довольна.
Идея была не нова: балы-маскарады в течение многих веков оставались любимым развлечением женщин, но этот бал кое-чем отличался от остальных: Анабел и Жиль должны были сыграть роли похищенной девушки и дерзкого Рене де Шовиньи. Независимо от того, какие надежды питала Анабел, замышляя этот бал, подлинность свадебного ритуала той эпохи следовало соблюсти до мелочей. И какая разница, что этой четы давно нет на свете? По крайней мере, ей самой будет приятно думать, что бал в честь нынешнего урожая навсегда останется в памяти его участников.
Узнав о ее планах, Жиль слегка приподнял брови, но спорить не стал: возможно, у него было слишком много забот, чтобы думать о таких пустяках, сделала вывод Анабел. Ее огорчало только, что на празднике не будет Мари-Терезы и Жан-Поля. Они не могли бросить новорожденную дочку и, как ни обидно, твердо решили остаться дома.
Я на их месте поступила бы точно так же, подумала Анабел, инстинктивно прикрыв руками живот. В последнее время этот жест стал у нее рефлекторным. Зашедший в спальню Жиль заметил его и слегка нахмурился.
— Что-то не так?
Что бы он ответил, если бы Анабел сказала: «Ничего особенного, просто во мне шевельнулся твой сын»? Но она лишь покачала головой, не позволяя себе смотреть на человека, стоящего рядом, и любоваться его мужественной красотой.
— Тогда перестань вести себя как жертва насильника! — злобно рявкнул Жиль. — Бог свидетель, Анабел, ты сама… сама…
— Пожалуйста, не продолжай! — взмолилась она. — Мне очень жаль, если у тебя сложилось впечатление, что…
— …Что ты хотела меня? — Он в сердцах выругался. — Черт побери, хотела, еще как хотела!
Жиль ушел, так и не узнав, что Анабел вовсе не считает себя жертвой, поскольку сделала это из-за всепоглощающей любви к нему. Казалось, вспышка страсти, доставившая Анабел столько радости и наслаждения, для Жиля превратилась в постыдный проступок, о котором он горько сожалел.
Он ненавидит меня… При мысли о том, что ее любовь навсегда останется без ответа, по лицу Анабел заструились слезы.
В день праздника, тщательно проверив все и убедившись, что комнаты гостей в идеальном порядке, Анабел решила немного отдохнуть в Южной башне, ставшей для нее убежищем. До приезда гостей оставалось несколько часов.
Голова кружилась, мешая сосредоточиться. Соблазн воспользоваться кроватью под зеленым муслиновым балдахином был слишком велик, и Анабел сняла с себя легкое льняное платье.
Отражение в зеркале убедило молодую женщину, что долго скрывать свою тайну она не сможет: срок-то уже четыре месяца. Она легла, натянула на себя шелковое покрывало и тихонько вздохнула, сожалея, что скоро придется покинуть замок. Анабел позволила себе немного помечтать о том, как было бы чудесно, если бы они с Жилем были женаты по-настояшему, какой счастливой и веселой она могла бы быть. Конечно, Жиль был бы доволен: ведь ребенок, которого она носит, стал бы наследником владений Шовиньи.
Но при теперешних отношениях он вряд ли обрадуется этой беременности, в лучшем случае останется равнодушным. Она снова вздохнула. В последнее время ее отношения с мадам Лебон складывались трудно, и Анабел пугало, что эта женщина может первой догадаться о ее «интересном положении». Почему она так боится этого, Анабел не знала, знала только одно: если прежде враждебность мадам Лебон поначалу раздражала ее. то теперь на смену раздражению пришел страх…
— Анабел!
Кто-то звал ее, вырывая из дремоты, которая была намного приятнее реальности. Анабел открыла глаза и увидела склонившегося над ней Жиля.
— Что ты здесь делаешь? С минуты на минуту начнут прибывать гости!
У Анабел пересохло во рту, она с трудом проглотила комок в горле. Подбородок Жиля оброс темной щетиной, и Анабел нестерпимо хотелось прикоснуться к ней…
— Анабел! — В его голосе звучало нетерпение.
— Да. Я проснулась. Сейчас оденусь, а потом пойду и…
— Оденешься? — Он прижался к ней вплотную и требовательно спросил: — Ты хочешь сказать, что не одета? Когда комната не заперта и может войти кто угодно?
Его гнев ошеломил Анабел, она слабо возразила:
— Никто сюда не войдет… Весь замок знает, что днем я люблю уединиться в Южной башне.
— Зачем? Чтобы мечтать о своем женихе? А что бы он сказал, если бы узнал, что ты отдалась мне? Или ты расскажешь ему об этом только тогда, когда станет слишком поздно?
— Как ты смеешь предполагать такое? Я…
— Значит, расскажешь? Ну что ж, наверное, мне следует кое-что добавить! — вкрадчиво промолвил Жиль, не дав Анабел сказать, что она разорвала помолвку.
Он сдернул шелковое покрывало, и Анабел, страстно жаждавшая прикосновений Жиля и отчаянно тосковавшая по его любви и нежности, подставила губы.
Забывшись сладострастной мечтой, она слишком поздно поняла его истинные намерения и попыталась отстраниться, но тщетно. Он обхватил ладонями ее щеки, и Анабел зажмурилась, чтобы не видеть серых глаз, в которых горела ярость.
— Смотри на меня! — Повинуясь приказу, она подняла ресницы. — Это я, именно я занимаюсь с тобой любовью, так что можешь не притворяться, будто это кто-то другой!
В следующий миг к телу Анабел приникли жадные губы, пробуждая желание и лишая воли к сопротивлению. Она понимала, что Жиль презирает себя за то, что желает ее как женщину, при этом не ставя ни во что как человека. Однако едва Анабел, до глубины души оскорбленная тем, что желание Жиля продиктовано лишь низменными инстинктами, сделала попытку высвободиться, как ласки стали еще изощреннее, еще смелее.
